«Я сказала: «Как хотите, пришибет меня – пусть пришибает»

Очень страшно это переношу, когда вспоминаю… Я живу в районе Светлодарской дуги. Все летело, трещало, визжало через наши головы. Поначалу ходила к брату, сидели по полтора – три часа в подвале. Моя племянница инвалид первой группы, мы ее еле-еле вытаскивали. Я три раза опустилась, а потом говорю: «Как хотите, пришибет меня – пусть пришибает, но я не могу, мои ноги отказывают». Сейчас только с ходунками хожу.

За последние два года я ни разу на святую землю во двор не опустилась из-за того, что не могу ходить. Это все на нервной почве и от потери родных.

Я прожила в квартире 33 года, а как началась война, меня перетащили в обыкновенную хату-мазанку, которой скоро будет сто лет. Воды нет, туалета нет, единственное благо – это свет. Печку топлю благодаря тому, что девочки из соцзащиты ходят ко мне и помогают. Племянники с моим сыном приходят, нанесут мне водички, уголька, дров, все мне заготовят.

Огород уже не могу садить, несколько лет до войны еще садила, справлялась сама, а теперь уже не могу. Племянник мне сказал: «Твой огород я не осилю, тетя. Я буду тебя кормить со своего огорода». Он всю зиму и картошку, и морковку, и все мне приносил. Они с сыном узнают, что мне нужно, я диктую, они покупают и приносят.

Очень тяжело…

Очень трудно смотреть на те поля, где наши детские ножечки ходили, где руки работали. А теперь случилось так, что когда была стрельба, то в хате, где я живу, крыша была настолько изрешечена… С одной стороны четыре дырки, а с другой – семь или восемь.

… Все разбито, это был крайний дом от перекрестка возле школы. Там не осталось ничего живого. Людям, которые там проживали, сказали убираться за 20 минут.

Здесь нужно было делать ремонт крыши, а у меня не было никаких документов. Поэтому все родственники сложились и переоформили эту хатку на меня. Пришлось нанимать людей, чтобы привести в порядок хоть одну комнату. Крышу перекрыл Каритас, спасибо им за это.