«Я понимаю ветеранов, которые не вспоминают войну»

Татьяна, медик из Мариуполя, надеялась на спокойную жизнь на пенсии, но с войной пришел страх, который не лечится, и от которого не убежать. Даже ее стойкие нервы не выдерживали ужаса, который творился в родном городе

Я сейчас на пенсии, и для меня это - самое прекрасное время, которое было. Я жила в своем доме, занималась огородом. В 2014 году пострадал поселок на восточном конце города, а в нашем районе разрушений не было. Тогда я выезжала на три недели в санаторий, но потом вернулась. Когда в прошлом году началась война, я одиннадцать дней пряталась в подвале у соседей, пока не поняла, что не выдержу физически и морально. 

Утром 24 февраля я делала зарядку под музыку и услышала какой-то шум. Позвонила подруга, которая живет в двух километрах от моего дома, и сказала, что слышит взрывы. Потом позвонили сыновья, и сказали, что началась война. У меня случился ступор, потому что я не ожидала такого.

Я поехала к детям в другой дом, но они еще раньше успели выехать. С тех пор артобстрелы и бомбардировки не прекращались. Мне было страшно, я не спала. Не было ни воды, ни света, но у соседа в подвале был газовый баллон, на котором мы готовили еду. Когда я выходила из подвала, чтобы пойти за продуктами, то видела, как люди изменились в лицах: на них застыл ужас. Мой сосед рассказал, что во время обстрела у его матери случился сердечный приступ, и она умерла. Больница не работала, поэтому пришлось хоронить мать в огороде. 

Все мы - десять человек, которые находились тогда в подвале, сносили продукты. Нам хватило еды на десять дней, а потом я уехала. Жить в окружении было очень тяжело, к тому же в мой дом попал снаряд, и частично его разрушил. Страх был такой, что не передать словами. За то время я поняла, что никто не может уйти от него — ни мужчина, ни женщина. Самым сложным оказалось совладать с собой. Как медик, я была более стойкой, и внешне мой страх не проявлялся; внутри же у меня все разрывалось. 

Я замечаю, что ветераны никогда не вспоминают войну, потому что не хотят возвращаться в то время. Так и мне особо не хочется, если честно.

Я собрала чемоданы и выехала автостопом в Запорожье. Меня тронуло, что люди, которые ехали семьями, когда видели меня с чемоданом, останавливались и даже извинялись, что не могут взять меня. Из Запорожья я переехала поездом во Львов. Тогда в бесплатных поездах были только сидячие места, и когда мы останавливались на вокзалах, люди приходили и приносили еду — это тоже тронуло до слез. Я увидела, как люди сплотились, стали внимательными и отзывчивыми. Из Львова я переехала в  Ужгород, где живу сейчас. 

Первое время была возможность подработать, а потом мы воссоединились с семьей, и я занимаюсь больше домашними хлопотами. Я вернулась к прежнему образу жизни, продолжаю учиться, развиваться, поэтому прихожу в себя — конечно, уже не так, как было до войны. 

Мы ждем, когда освободят Мариуполь, и мы вернемся. Хочется, чтобы война закончилась в этом году; но когда читаю и слушаю аналитиков, то вижу, как все непонятно. Никто не знает, когда закончится война. Я волнуюсь за будущее, и думаю, что все равно придется искать другое место жительства: с таким соседом жить — как на пороховой бочке. Но пока надо будет все равно вернуться и восстановить жилье. Работы будет много.