«Все это время я пила успокоительные, плакала и молилась»

Погибшие люди, разрушенные дома и полная бесперспективность – все это происходило на глазах переселенки Натальи. Когда страх заполнил душу, семья выехала из Красногоровки, спасая себя и своего крохотного ребенка.

Война – это смерть. Могу только одним словом это описать. Много людей погибло, я много чего видела.

Я сначала не осознавала всю серьезность ситуации, которая происходила в Донецкой и Луганской областях. Может, нам не все рассказывали, показывали? Началась война, наверное, с того момента, когда я сама столкнулась с боевыми действиями, увидела технику, посидела в подвале.

В октябре 2014 года я поняла, что все изменилось. В марте все начиналось в Славянске. Я не знала, что будет настолько глобально. Мы с мужем уехали, потому что в июле 2014-го начинались бои. В октябре этого же года мы вернулись, и я увидела эту технику, пустой город, постоянные боевые действия.

Много раз они летали через наши дома. В июле 2014-го мы сидели в подвале с родителями, а через нас все время летали снаряды «Градов». Постоянно бои, перестрелки. Где кого убили – потом нам рассказывали местные.

Все это время я пила успокоительные, плакала и молилась.

Мне сильно запомнилось, как в Красногоровке почтальон разносила почту, и ей в голову попал осколок снаряда. Женщина погибла. Человек просто жил, работал и его не стало. Таких моментов было много. Вышла на огород помидоров собрать, а на соседней улице упал снаряд, и он мог пролететь чуть дальше, ко мне…

Невозможно было жить в полном страхе. К тому же, я узнала, что беременна. Поэтому мы уехали, и я поняла, что жизнь можно продолжать. А дома остался перебитый газопровод. И по сей день там нет газа, люди пользуются газовым баллоном и отапливаются буржуйками, поставили котлы. Там отсутствовал свет очень долго.

Возвращаться мы не планируем, потому что нет абсолютно никакой перспективы жить в городе, где семь лет идет война. Там остались одни пенсионеры, вся молодежь уехала. Если и остались дети, то их единицы. Город абсолютно разрушен. Разрушены заводы, нет работы. Нет перспектив для развития ребенка.

Есть дом, больше ничего там нет. Есть, конечно, какие-то воспоминания. Может быть, после окончания войны мы туда съездим от ностальгии, побыть, повспоминать, но не жить. Я не думаю, что в скором времени там все восстановится.

Когда мы уехали, то пришлось начинать все с нуля. Когда пришла война, у меня было жилье, дом, машина, работа, жили, как все люди. Собирали на какие-то ремонты, телевизор.

Но пришла война – и мы уехали, с собой были только вещи. Искали работу, жилье, ездили по съемным квартирам, выслушивали все, что говорили люди, не понимающие этой войны. Научились всему.

Сейчас у нас абсолютно другая жизнь. В Красногоровке я часто просыпалась ночью, когда сильно бомбили. И все время во мне присутствовал страх. Мы приехали сюда, под Киев, – и это ушло постепенно. Сейчас у меня спокойно на душе, я могу спокойно отвести ребенка в садик. В Красногоровке я бы не могла так. И никогда б не отвела, боялась. И для меня сейчас самым ценным является тишина.

Понимание жизни у меня тоже полностью изменилась. Раньше я осуждала людей, как можно жить с ребенком на съемной квартире? Жизнь показала мне, что можно. Как можно покупать вещи в секонд-хенде? Да можно. И многие такие моменты изменили меня. Раньше я плохо разбиралась в людях. Война очень хорошо показала, кто для тебя друг, а кто враг.