«Во время войны только сильные люди справляются со стрессом»

Война стала бедствием, к которому люди оказались не готовы. Когда мирная жизнь в одночасье превращается в кошмар, человек обречен умереть просто от разрыва сердца

Мы коренные мариупольцы. Я женат, у меня есть дочь. Мы живем в районе порта, а мои родители живут отдельно. Отцу в этом году будет восемьдесят лет, матери семьдесят восемь. Мы решили выезжать, когда ночью возле дома моих родителей, в районе кинотеатра, сбросили авиабомбу. Родители чудом остались живы, хотя жили на первом этаже. Квартира старая, хрущевка с комнатами трамваем. Окна разлетелись, телевизор, холодильник тоже. Советский шифоньер из ДСП словно срезало ножом. Родителям повезло, что подоконник выше, чем их кровать. Дверь в подъезд заклинило — соседи вытаскивали; но в подъезде все разлетелось полностью.

Мы забрали родителей домой, потому что было холодно. Я думал, что приду к родителям, как в прошлый раз, забью окна, затяну пленкой. Но 16 числа отец поднялся и хотел сам идти домой. Я пошел с ним, но когда мы пешком прошли две или три остановки, начался обстрел. Мы увидели, что люди в панике уезжают, а потом в дом попал снаряд — но я узнал об этом позже. Машина стояла возле дома, так как я забрал ее из гаража заранее. Когда забирал машину, некоторые гаражи рядом с моим уже были разрушены. Мы взяли самые необходимые вещи, и уже собрались ехать. Когда мать уже сидела в машине, произошел взрыв. Уже потом я узнал, что в моем доме выгорело шестнадцать квартир. Мы выехали в половине первого, а попадание было в час, и перед этим было попадание. 

У нас были запасы еды примерно на месяц, и во время гуманитарной катастрофы мы соседям вермишель давали.  Но мы сами питались без хлеба, когда его не было. Если бы мы дольше месяца там пробыли, у нас бы тоже была гуманитарная катастрофа. Приятно было, что народ во время войны сплотился, даже готовили во дворе на костре.

Мы выстроились в колонну и доехали до развилки: одна дорога вела вдоль берега, вторая — в сторону Запорожья. На «ДНРовских» блокпостах нас останавливали раз пятнадцать, но нам повезло, потому что родители уже в возрасте, так что особого досмотра не было. В Токмаке был очень сильный досмотр, но у нас ничего не нашли, потому что колющие и режущие предметы мы выбрасывали. Возле Мангуша мы видели разбитые машины с окровавленными людьми внутри, но остановиться было нельзя, так что неизвестно, мертвый человек внутри, или еще живой. Была ночь, можно только фарами посветить на машину — но не видно, живой ли человек. 

Приехали мы в Токмак на следующий день в двенадцать часов. Везде было много разбитой техники, так что непонятно, наша или не наша. Когда мы подъехали к Запорожью, то увидели, что взорван мост, и были в ужасе, потому что думали: неужели придется возвращаться? Но сбоку была дорога, которая шла мимо кладбища, а на ней надпись: «Заминировано». Один смельчак рискнул поехать, а мы за ним — так и выехали. 

Сейчас мы живем в Киеве. В родном городе у меня было четыре квартиры, четыре гаража; здесь я снимаю квартиру и отдаю последнее, что было на черный день. Это непохоже на поездку за границу в полном достатке, потому что за короткое время все это отняли.

Шокировало количество трупов на дорогах: я видел их, когда шел родителей забирать — тела людей вдоль аллейки как собаки дохлые валялись. Были те, которые умерли из-за шока; их заворачивали в одеяло и выносили. Были и свежие: я проходил микрорайон, когда шел родителей забирать, и вижу, что парень с мобильным телефоном лежит. А там недалеко на памятник поставили ретранслятор «Киевстар». Парень позвонить хотел, а попал под обстрел, и так и умер на лавочке.

После того как мы переехали, я еще месяца два приходил в себя, хотя раньше по службе сталкивался с катастрофами каждый день. Тещу немного контузило, а жена была в панике. Дело в том, что во время катастроф у людей начинается рвота, учащается сердцебиение, вплоть до остановки сердца. Люди с сильной психикой справляются, а слабые — нет.