"Стоял запах крематория. Так пахнет горелое мясо. Были слышны крики о помощи"

"У меня было 20 чихуа и 6 котов. В сутки им нужно было 5 литров воды. И 2 кг. корма, - говорит Оксана из Мариуполя. – Самолёт. Летело все. Стекла, рамы, куски стен, книги вещи. В ванной обвалился весь кафель. Животные забежали в ванную. Увидела их торчащие головы между обломками стен и кафелем. Думала, что половина из них погибла. Они не отзывались. Прибежал папа. С 9 этажа стали спускать питомцев в подвал". 

За несколько дней до 24 февраля была какая-тревога. До последнего я не верила в то, что все-таки будет война. В лучшем случае думала, вернее в худшем случае думала, побряцают оружием, немножко набегут, ну, в крайнем случае будет, как в 14-ом году. Что будет такое полномасштабное вторжение и по всей стране, даже мысли не было, хотя мои близкие говорили: выезжай, выезжай. Не будет Мариуполя…

В ночь на 24-е была какая-то тревога, хотя об этой дате ничего мне не говорило, это просто был обычный день. Я всю ночь практически не спала и где-то в полшестого утра я поняла, что спать уже не могу. Пошла включила ноутбук и зашла в интернет, и увидела, что началась война. Просто обвал сообщений. Бомбежки. Киев, Львов. Началась паника, конечно. Первым делом я думала, что делать: выезжать, не выезжать? Потому что Мариуполь, понятно, город прифронтовой. Слышны стали бахи в отдалении. Я живу… жила в 16-ом микрорайоне, то есть довольно далеко от Восточного. Ну, как бы думали, если будет вторжение, будет с той стороны. И пока до нас дойдет, это будет долго и будет возможность выехать. Мое положение усложнялось тем, что у меня большой питомник собак.

У меня питомник чихуахуа, и на моем попечении несколько котов, часть из них подобраны. У меня слепая кошка абсолютно. Большое количество животных осложняло. Я находилась с ними в квартире. И буквально через несколько домов от меня жили мои родители, им по 78 лет. Вот мы, в принципе, самые близкие, кто был в городе. Выезжать – понятно, что люди все ринулись, и найти машину нереально. Потом нашли в интернете сообщение, что люди – заводчики, в частности у меня в основном, в основном контингент с кем я общаюсь, это заводчики животных… Что пытался мужчина вывозить питомник немецких овчарок и погиб вместе с животными, то есть двигаться тоже стало страшно. Потом двигаться куда? Если бомбят Львов, Киев. Решила остаться. Была надежда на то, что в течение недели, может быть, 10 дней это все решится.

Запас небольшой у меня продуктов был. Единственное – было тяжело, я только переболела ковидом. Накануне, 23-го числа, я только первый раз смогла дойти до магазина, была еще сильная слабость. Животным заказала корм, и мой корм 24-го утром был в Володарске. Естественное – мне его никто не привез, и мы остались с очень малым количеством корма для животных. Еще у меня сразу был страх.

Родители им не помогут, больше помочь не кому. Я с ними сидела дома. Созванивались с родителями. Родители там еще немножко выбегали, какие-то запасы делали. Продукты у меня были. Единственное, что я сразу набрала много воды. Все емкости у меня были заполнены водой. Я понимала, что нас много, и много нужно будет пить. Поначалу я еще пыталась убирать за животными. На тот момент у меня было 20 чихуахуа и 6 котов. Они на сухом корме. Употребление воды у нас не менее до пяти литров в сутки. Я еще говорю, в первые дни я пыталась убирать за ними, ну это еще пока была вода, свет. Все было. Потом исчез свет и мобильная связь.

Папа у меня прибегал каждый день, проверял меня. Приносил какую-то информацию, потому что, я повторяюсь, я не выходила. Мы начали экономить с собаками еду. Сама я есть не хотела. Какой-то запас продуктов был, я даже что-то готовила, но ловила себя на мысли, что я вспоминала, что я два дня ничего не ела, просто не хотелось. На стрессе я не могла спать, от силы два-три часа в сутки было. Потом бомбежки стали ближе, ближе… В моем дворе школа 27, она была на ремонте. Но там, я так понимаю, что штаб был ВСУ, были военные, подъезжали машины, там заправлялись. Я не выходила. Потом исчез свет. Военные стали (я просто выдела из окон) раздавать людям продукты. Поставили генератор зарядить телефон.

Информации не стало никакой, только то, что папа прибегал. И мы с соседкой из соседней квартиры, мы с ней встречались; и она выходила на свой балкон, я на свой, и мы с ней обменивались информацией хоть какой-то. Больше, в принципе, никакой информации не было. Потом начались обстрелы уже близко. За моим домом частный сектор, пожарная часть Зелинского, Метрополитская. Начало прилетать туда. Я как-то думала, что за нашим домом вообще, как бы, ждали наступление со стороны Восточного. Я перешла на южную сторону дома, то есть Восточный у меня с северной стороны был. Начало прилетать в частный сектор. Начали гореть там дома.

Обычно обстреливали нас больше всего с самого утра. И я, когда уже начали приближаться обстрелы, понятно, я собрала самое главное – документы. У меня сумочка с документами весела на шее, я с ней ходила всегда. Там фонарик, небольшая сумма денег, документы. Животных закрывала в боксы. Я их снесла в ванну, выпускала их 3-4 раза в день немножко их размять, когда более-менее затишье, покушать сходить в туалет. Благо, они у меня приучены к пеленкам, к горшкам. Это, конечно, минимальными средствами убиралось, потому что воды нет. Хоть как-то протирала, как-то собирала по возможности. Я опять их закрывала, накрывала теплыми одеялами. И вот я знала, что обычно к 7 утра нас начинали бомбить. Я садилась там, в коридорчике, за мной было три стены, укрывалась тоже одеялом и сидела.

И вот ракеты летели такое впечатление, что по моей крыше. У меня 9-й этаж, крайний, крайний первый подъезд. Было такое впечатление, что щорох такой по крыше. Такое ощущение, что они просто касаются крыши. Дом ходил, конечно, ходуном. Числа шестого примерно марта попали в «Планету». Это магазин на пересечении Зелинского и Метрополитской, он очень сильно горел. Гарь несло и в окна, и был сильный ветер. Боялись, что пойдет по частному сектору и к нашим домам. Потом, через несколько дней, я даты не помню, конечно, жалею, что ничего не писала. Я еще первое время пыталась детям СМСки отправлять. Думала, где-то связь пробьется, но потом все устройства разрядились, и этого уже невозможно было делать.

Начало гореть «Метро». И горели, как я понимаю, дома возле «Метро», на Солнечной. Горели ужасно, гарь стелилась, даже доходила до нас. И я не знаю насколько, я не буду это утверждать на 100%, но как медик я знаю, как пахнет горелое мясо, когда прижигают ткани какие-то… запах крематория стоял. По-моему мнению, там погибло очень много людей.

То ли это было на Солнечной, то ли это немножко ближе дома напротив, станции переливания крови. Вот оттуда шел дым и крики. Потом начали гореть пролеты в домах уже на нашей стороне. Это пятиэтажка напротив конечной, возле больницы второй. Числа десятого пришел папа мой и сказал, что в соседнем доме 40 нет угла. Наш рядом. Я уже понимала, что мы будем следующими, но с животными я никуда. В начале войны я знала много случаев, когда с животными не хотели пускать в подвал. Люди просто не пускали с животными в бомбоубежища, в подвалы. При моем количестве я сидела с ними до последнего.

В ночь с 11-го на 12-е как-то довольно было тихо, 11-го вечером между нашими домами стал танк. Танк или БТР был и какая-то артиллерийская установка на нем была. Я поняла, что это как ПВО, наверное. И будут отсюда стрелять по самолету и сюда, скорей всего, прилетит. У меня уже была такая мысль утром попробовать спуститься в подвал, взять животных, спуститься в подвал, потому что когда заехал танк, уже было темно и без света идти искать в подвале какое-то место было нереально. Я в полчетвертого выпустила животных размяться, и без пяти четыре началось. Звук самолета и сразу страшный взрыв. Летело все. 4 утра. Темно, естественно, это март месяц.

Я сразу думала, что… Во-первых, у меня была мысль, что я погибну сейчас. Потом я думала, что, как минимум, погибла половина моих животных. Я сразу начала запихивать в боксы. Думаю, сейчас буду спускаться хотя бы ниже на этажи. Выскочила соседка из соседней квартиры и кричит: «Лестница есть?!» И только потом до меня дошло, что могла обвалиться лестница, и мы просто там оказались бы в ловушке. На этаже была я в своей квартире, и соседка Инга, с которой мы общались на балконе (она примерно моя ровесница), и ее мама. Больше на площадке никто не жил. Мы начали спускаться. Я думала, что половина собак моих погибло. Я их звала. Соображала, кого точно не вижу. Я звала, никто из них не отзывался. Рассвело.

Прибежал мой папа, начал помогать мне их спускать. Чтоб понимать, для меня было вообще сложно, чтобы один раз подняться на 9-й этаж, я потом очень долго отдыхала, проблемы со здоровьем у меня свои. В этот раз, если я не меньше десяти раз спустилась-поднялась не просто на 9-й этаж, еще в подвал. Мы с папой снесли животных. Надо отдать должное моим соседям, никто не сказал слова против. Места было достаточно. У нас просторный сухой подвал. Мы там стали в уголочке. Я разместила животных. Потом еще несколько раз сбегала домой, принесла одеяла, шубы, еду и воду, чтобы хоть как-то там с ними находиться. И хорошо, что я сбегала, потому что больше нам из подвала поднять голову не дали.

Были очень сильные обстрелы. Дом дрожал, ходил ходуном, казалось, прыгал. Людей было много. В соседнем подъезде были маленькие дети, и очень плакал ребенок. Я знаю, что многодетная семья жила. Потом, как оказалось, что это был не их ребенок, что у ребенка погибла мама. Она спускалась с малышом… ребенку нет года, по крайней мере, он еще не стоял. Осколком стекла ее просто убило. Вот эти люди взяли этого малыша и с ним возились. Животные мои просто молчали. Потом уже к обеду, когда я угомонилась и начала пересчитывать и поняла, что они все живы, что они все со мной. В квартире остались только трое котов, которые забились под ванну, и я не могла их достать, не могла через все завалы эти пролезть. И двое суток мы провели в подвале. Нам не давали подняться, ничего.

Потом, 14-го днем, кто-то из мужчин говорит, в соседних подъездах (он сообщается, подвал) военные сказали, что нам нужно выхолить и идти в больницу, нам дадут «зеленый коридор». Мы не поверили, но потом спустились. Действительно военные, уже российская армия с белыми повязками, их форма. Мужчина там был с нерусским акцентом, какой-то кавказец, говорит, да, у вас шестой подъезд, это мы немножко раньше уже знали, и дом стоит – такое расположение, что вы под обстрелами. Он может разрушиться, нужно выходить.

Люди начали потом потихоньку выходить. Я взяла два бокса, выхожу. Немножко там отошла. Военные. Коридор дали. Стоят прямо рядами военные русские. Говорю: «У меня там животные остались». Говорит: «Вы отнесите, и вы сейчас за ними вернетесь». Мы были настолько обессиленные, что когда дошли до больницы, я увидела, сколько там народу, там животных некуда было нести. Со мной было два бокса. В одной были две беременные суки, в другой сука с щенком. Это все, что я смогла забрать. Назад нас, в принципе, и не пустили. Я немножко выдохнула, хотела идти, нас не пустили. С собой я не взяла ни еды, ни воды, ни себе ни животным.

Разместили нас на пятом этаже. Нам еще повезло, что у нас у каждого была кровать. Пускай без матраса, но это была кровать. Я поставила два бокса. Окон не было, холод, сквозняк, но хотя бы можно было немножко протянуть ноги. На следующие сутки мы бегали, искали хоть что-то попить. И нам дали по бутылке воды и печенье. Двое суток выйти было невозможно, потому что нам сказали, что там сидят снайпера, и вас положат. Из больницы не выпускали. Был у них там главный осетин, который крыл всех матом и ругался. Не он, были его помощники, наверное, просто мы стояли, ждали там воду, надеялись, что привезут. Они просто провоцировали: мы вот такие пришли вас освобождать, а вы сидите.

Мужчин много у нас было. Почему вы сидите, не идете на фронт? Всякие вещи говорили. Старались не вестись на провокации на эти. На этажах разместили ребят из «ДНР», но были там постарше. В основном с кем общались… общались это сложно сказать, просто с нами мальчик стоял в очереди в ДНРовской форме за водой, ему 19 лет было. Он говорит: «Я даже маме не сказал, где я». Он студент. То, что он рассказывал… Просто повестка пришла. Вручили повестку, говорят, через полчаса быть в военкомате. То ли из Авдеевки, откуда-то из того региона. Он в общей очереди стоял за водой. Говорит: «Ну что вам делать? Ну как-то привыкните, как-то будете жить». Эти ребята как-то более-менее относились. Уже, конечно, самые которые кадровые военные, было страшно смотреть, как люди озверевшие. Это 12-го нас разбомбили, 14-го нас выселили в больницу.

Двое суток нас не выпускали. Там я встретила потом знакомую и узнала, что горел дом моих родителей. Я думала, что их выселили тоже в больницу. Бегала там по всем этажам, искала. Все восемь этажей здания были заселены. Не нашла никого, ни родителей, никого больше из их дома. И 16-го числа, получается, в обед, где-то часам к 11 привели человек восемь ребят одетых кое-как. Сказали, что это украинские снайпера, которые сидели в доме напротив остановки конечной. Со связанными руками их выставили. Вот, смотрите, кто вас расстреливал. Сказать мы ничего не могли и помочь ребятам тоже никто ничем не мог. Свою позицию там никто не высказывал, как-то и в подвале у нас была тишина. Никто вообще свою гражданскую позицию никто не высказывал. Кто на чьей стороне, этой темы мы как-то не касались.

И после этого наши мужчины из поезда, из дома смогли пробраться к дому. Прибежали, сказали: «Оксана, собаки живы, гавкают, это иди». Я только, думала, пойду посмотрю, что они. Пойду покормлю, попою, схожу на разведку. И тут приходит моя мама. Они с папой добрались до моего дома, встретили там людей из нашего подъезда, и они сказали, что я в больнице, и они пришли. Их никуда не выселяли, они просто сидели в своем доме в подвале. Раз родители дошли, я схватила боксы и побежала в подвал. Там, конечно, мои собаки. Мы плакали, обнимались, кормились, поились, сходили в туалет. Потом они… настолько у них был стресс, что они часа в 3-4 дня, они просто уснули и спали до утра.

Я и до это так спала, они у меня в боксе стояли в два ряда, друг на друге. Я рядом стелила одеяло и возле них спала. И вот они, чувствуя меня, спокойно спали до утра. Утром пришли мои родители и забрали меня к себе. У них двухкомнатная квартира. Практически с 1 марта точно мои собаки жили в боксе, потому что у родителей тоже пустить такое количество по квартире невозможно. У меня квартира большая, у меня «двушка» и «трешка» вместе соединенные, то есть приспособленные для животных были, у нас там было все. Там выпустить их было невозможно, они жили в боксах. В квартире три градуса. Вода в дефиците. Мы с папой начали через несколько дней… смогли вернуться на мою квартиру.

Очень долго шли обстрелы, буквально под окнами частный сектор, дальше 13-й микрорайон, где пожарка, где «Планета», «Метро» сгоревшее. Мы поднимались в квартиру, и такое впечатление, что стрельба по окнам шла. Пока мы были, не знаю, в подвале или в больнице, я ж говорю, что я после 12-го после обстрела я не поднималась наверх. Все квартиры, многие, конечно, взрывной волной двери повыносило, где не повыносило, повскрывали все квартиры.

Мне повезло, мою квартиру не вскрыли. Мне прострелили замок. Квартиры были соединены вместе, там, где они прострелили, замок изнутри на железный засов, причем очень толстый, была закрыта квартира. Я уходила через соседнюю. Я смогла подняться в свою квартиру. Мы с папой потом ходили, разгребали вещи. Я искала хоть что-то переодеться и потихоньку носили воду.

Мы потихоньку спускали бойлер, экономили воду. Привозили на больницу, но там были большие очереди и холодно было стоять. Наш район захватили. Начали иногда привозить воду. Мы настолько ослабели и не было сил. Тоже узнали, что «гуманитарку» начали на «Метро» привозить. Мы попробовали с мамой пойти, но у нас просто не хватило сил. И прошли примерно полдороги и поняли, что мы просто не сможем туда дойти. Когда я пришла к родителям, смотрю, что они тоже ничего не едят. Похудели сильно. И чтоб как-то держаться, начали готовить на костре. У меня 9-й этаж, у родителей 8-й. Слабые, им по 78 лет. Спуститься по нескольку раз с этажа… Я примерно подсчитывала, что минимальное количество раз, когда мы спускались-поднимались в день, это было пять раз. Потому что нужно было хотя бы три раза в день что-то теплое поесть, попить. Притом когда закипятишь чайник и поднимаешь до 8-го этажа, он уже теплый, он не горячий. Потом где-то раздобыть воды, еды. Хлеба мы не видели просто месяц. Уже в последних числах марта или в первых числах апреля мы узнали, что возле школы милиции, там во дворах привозят хлеб, и мы стояли в очереди около шести часов, чтобы купить. Это не раздавали, это продавали хлеб, чтобы просто купить хлеб.

В это время мне так повезло в кавычках. У меня родила сука. Одна сбросила щенков, вторая родила. В квартире 3 градусов тепла. Это при условии, что у родителей было повреждено только одно окно. У них довольно-таки целая квартира. Дом горел, но не их стояк. У них квартира была сохранна. Укрывались всевозможными одеялами. Дома ходили в шубах и сапогах. 3 градуса… У меня выжили щенки. Корма было небольшое совсем количество. Я его для кормящей матери его сохранила. Дома выбрала все запасы крупы и варила кашу пустую собакам. Это все тоже давалось в ограниченном количестве. Потом начали на «Метро» привозить хоть какие-то продукты. Да, большие очереди, все. Я купила там манку для собак. Упаковку пакетиков «Вискаса» на кастрюляку я добавляла. Коты мои были дома. То есть которые были в подвале, я отнесла их домой, потому что к маме просто некуда было. В единственной комнате, где более-менее, где сохранилось окно, я их там закрыла, утеплила и каждый день ходила их кормила, носила теплую водичку. Трое были в квартире, и я не могла их найти, потому что все завалы. Они где-то прятались, они испугались.

Я первый раз к ним пришла после бомбежки через неделю, не раньше. Через несколько дней буквально я одну кошку нашла в шкафу, выловила ее. Потом стал мелькать, не подходить ко мне второй кот. Я с ним разговаривала, уговаривала. Удалось его где-то в середине апреля поймать. И последний кот… Я вижу, что он в доме, потому что все остальные закрытые. Я оставляю еду, воду, горшок – он ходит в туалет, он кушает, но я его не вижу. Только в начале мая я смогла его выловить. Мы начали думать, как выехать. Что хочу сказать…

Мы не знали, что с нашими близкими, живы ли они. И этот информационный вакуум был самый страшный. Это было страшнее отсутствия воды, еды и холода. Когда мы еще были в больнице, военные не разрешали категорически звонить. Они предупредили, что увидим у кого-то телефон – разобьем, выбросим. Угрожали конкретно. Но потом девочки начали ходить просить, и они с их разрешения иногда разрешали позвонить. У меня был телефон полностью разряжен.

У соседки с 8-го этажа было немного зарядки. Я ее попросила позвонить своим родным. Звонок не прошел на подконтрольную территорию, но мы смогли отправить СМС. И так мои близкие смогли узнать, что я жива и живы мои родители. Потом уже, когда я переехала к родителям в конце марта, немножко стал пробиваться «Киевстар». Несколько дней мы смогли разговаривать с Киевом. И сразу нам начали родственники говорить: выезжайте, ждут «зеленый коридор», что-то будет.

И стал вопрос выезжать. Но мои животные. У меня было десять боксов разного размера. Они очень густо туда набивались, и боксы были неподъемные. Даже если бы дали «зеленый коридор» и если бы меня взяли с моими животными в автобусы, донести туда я их просто не могла. Транспорта в городе не было от слова совсем. Все машины, которые стояли у нас под домом, они были просто перееханы специально танком. Танк просто проехал и раздавил их в блинчик. Понятно, что не было топлива. Своего транспорта у нас не было, то есть выехать нереально. Поймать эти «зеленые коридоры». Доходили сведения, когда это было уже постфактум, что где-то ждали. И опять же, информация: ждали – не приехали. Потом начала доходить информация, что людей посадили в автобусы и вывезли в сторону «ДНР». Этого тоже очень боялись. Когда наш район перестали бомбить, немножко решили повременить, потому что было ехать страшно, и как бы не на чем, не было просто вариантов. Потом пробился мой сын, смог дозвониться и дал мне адрес. Я нашла его лучшего друга. Мы уже с ними скооперировались, искали варианты выехать. Ребята… у них начал ловить интернет, они достали карточку «Феникса». Мы не могли достать.

Папа три недели ровно ходил в 4 утра, вставал еще до окончания комендантского часа, шел на «Метро», занимал очередь, но нам так и не достался «Феникс», потому что выезжать вообще без никакой связи тоже мы боялись. Посреди дороги и что дальше без транспорта, без всего? Варианты разные прорабатывались, вплоть до того я готова была идти пешком, если б я достала какую-нибудь тележку, чтобы я могла загрузить эти боксы. Взять в руки все просто нереально, они неподъемные. Немножко начали появляться какие-то продукты. Очень дорогой корм был для животных. Первая цена, когда начали продавать 450–600 гривен за килограмм. Мне минимум два килограмма нужно в сутки, чтоб нормально кормить. Собаки начали худеть, начали у них тоже выползать болячки. Начали болеть мы. Мы с папой переболели сильно бронхитом. Думали, что у папы, возможно, даже пневмония начиналась. Потом у мамы прихватили почки.

Лекарств не было от слова совсем. Я выгребла все, что дома было. Маме нужны были антибиотики. Я пошла… на ринке «Космос» начали выносить люди у кого что было, и продукты какие-то. Так вот флакончик триаксона самый дешевый был 250 гривен, а так в основном цена на него была 400–450 гривен, а их нужно два в сутки. Достала я пластиночку просто аугментина, маму пропоили, ей стало легче. С другом сына и его семьей мы искали варианты, но получалось так, что нас много, плюс животные. Мы не могли достать такой транспорт.

Начала появляться информация, как расстреливали колонны и насиловали девушек, как бы их остановило от эвакуации. И решили выталкивать меня с собаками, потому что самые большие камни преткновения были животные. Еще был такой момент уговорить родителей. Мама, как бы соглашалась, папа ни в какую. Квартира целая, жалко, разграбят. Когда на голову уже перестали сыпаться бомбы, этот шаг сделать тяжело. Но родители у меня тоже твердой проукраинской позиции, и сдержать свои эмоции, видя, что творится вокруг, они просто не смогли. Шли, и папа кричал военным, которые на блокпосту, фашисты (на них). Потом, на подъезде повесили флаг то ли россии, то ли «ДНР». Он кричал: «Я его сорву!» Эмоции зашкаливали. Мою позицию соседи тоже понимали. Но я не знаю, то ли люди с проукраинской позицией выехали…

Я когда жила у родителей, у них окна комнаты, где я жила, выходят на проспект Строителей, и видно хорошо «Азовсталь». Все эти месяцы, пока я там была, я видела, как бомбили «Азовсталь». Это все было перед моими глазами, все снаряды, все бомбы. И видя все и зная, что там прячутся и мирные люди, соседи в подъезде родителей радовались, что туда падают снаряды, и придумывали, чем бы еще могли русские ударить, чтобы их добить окончательно. Мне стало безумно страшно, что с этими людьми я жила рядом. Я многих из них знаю, наш дом 72-го года, мы переехали туда, когда мне было два с половиной года. Некоторых я знаю всю свою жизнь. Так проявилось нутро. Я поняла, что нам нужно выбираться, иначе рано или поздно мы не сдержимся, и за нами придут. И как бы, положение было с животными и с нашим здоровьем тяжелое. Но опять же, ехать с животными, найти транспорт и где остановиться. Я связалась со родственниками, и мне сказали, что меня разыскивают. Разыскивала девочка из нашего клуба, Наталья Каравайникова. Она выехала, и в Бердянске для всех для нас нашла человека, который берет с животными, зная, что из Мариуполя будут заводчики выезжать. Дали координаты. Мы смогли связаться.

Буквально за пару недель до нашего отъезда родственники наших родственников в Новоазовске купили нам все-таки сим-карту «Феникса», и у меня появилась хоть какая-то связь. Мы проложили эту дорожку. Нашли транспорт, который нас повезет без фильтрации, потому что в нее тоже много чего упиралось. Пройти в городе ее было негде. Выехать с родителями, с животными куда-то там в Володарск и жить, по сути, в поле и ждать этой фильтрации, тоже было нереально. И был замкнутый круг. Друг моего сына нашел машину, нас загрузили и повезли. Мы с собой брали минимум вещей. У меня были только летние вещи, из теплых вещей только осенняя куртка, в которую я завернула свой ноутбук. Ноутбук, конечно, был почищен, он был пустой.

Единственное, что немного заряда было на фотоаппарате, и я когда зашла в свою квартиру, немножко сняла квартиру. Когда «Планета» горела, пару фотографий сделала, и я вытащила карту памяти из фотоаппарата. Все основное у меня из вещей – это были боксы, пеленки для собак, вода и небольшой мешочек корма. Нас везли в Бердянск охотничьими тропами, мы ехали по берегу ставка. Нас вывезли так, что мы оказались уже в Запорожской области. Мы смогли выехать без фильтрации. Доехали туда и все на этом застопорились. Дальше мы не можем тронуться.

Нам все обещают, но бесплатно, понятно, с животными в приоритете я понимаю, что люди. Родственники мои собрали. Мы туда когда приехали, в Васильевке была большая пробка, люди ждали по пять, по шесть дней. И мы как бы не очень спешили, потому что в Бердянске мы жили в более-менее сносных условиях. Там была вода и был свет, не было газа, но это по сравнению с Мариуполем…

Первый раз я помыла голову перед Пасхой, а выкупаться смогла один раз, это за несколько дней до отъезда. Потеплело. У меня тело было все грязное, и мы как бы собирались ехать, я ходила в брюках, в которых была в подвале, и снять их –просто черные ноги. И мы пошли на «Метро» с мамой, там дали 10 минут на помывку, ну хоть немножко мы ополоснулись. В Бердянске нас уже хозяйка пускала, у нее там был бойлер, все – мы хотя бы немножко могли приводить себя в порядок. И вот мы не можем тронуться, и тут узнаем такую информацию… Притом в Бердянске была связь, мы приехали, и через два дня пропала связь и там. Их начали переводить на российские карточки, которые было недостать.

Спасибо, там был магазинчик, и ребята раздавали Wi-Fi бесплатно. Мы бегали туда два раза в сутки, чтобы узнать какую-то информацию, пробить возможность выезда. И когда в Васильевке ушла пробка, и люди начали проезжать за один день, у меня началась паника. Думаю, если мы сейчас не уедем, мы не уедем отсюда вообще. Родственники собрали деньги, мы нашли машину за приличную сумму. Мы были рады вообще, что нас с животными кто-то взял. Проехали Васильевку, как под крылом Бога. Люди там и под обстрелы попадали. Мы не услышали ни одного выстрела. Мы проехали одним днем.

Когда мы доехали до первого блокпоста и там были украинские военные, просто перехватило так, что я даже говорить не могла. В Запорожье нас встретили, мы там переночевали. Ну, это уже через знакомых договаривались, сняли нам жилье и на следующий день мы поехали в Киевскую область. Очень большое спасибо девочкам моим, это тоже заводчики чихуахуа. Лена Полякова нашла дом здесь. Девочка жила с питомником экстерьеров, Ира Ющенко. Она уехала в первые дни за границу и просто бесплатно нас пустила в свой дом. И вот с средины июня мы живем здесь.

Мы отъелись, пришли в себя. Мне очень много помогли. Опять же, заводчики чихуахуа мне собрали все: корм животным, посуду, постельное, химию, все необходимые мелочи, лежаки. Девочки мне привезли все, что могли. Поделились, поддерживали. Родители пробыли тут со мной и совсем недавно, осенью мне удалось их вывезти в Европу. На зиму они уехали к моему брату, он живет за границей много лет, и он приехал в Европу и забрал их к себе. Так что родители мои зимуют в безопасности. Они очень хотят домой. Я другого варианта, как наша победа, я просто не предполагаю. Я этим живу, хотя, в принципе, жизнь моя – одним днем.

Поначалу я была уверена, что я вернусь. Я очень хотела домой, в свой город, а сейчас я не знаю. Я хочу, чтобы он был свободный, чтобы он был украинский по любому, чтобы его отстроили. Но смогу ли я там жить, я не знаю, потому что каждый метр – это какие-то захоронения. Тут я видела труп, тут я знаю, что погибли люди. Не знаю, поживем – увидим. Но я живу победой. Все мои мысли направлены на ее ожидание, просто на ее ожидание. По-другому не должно быть, потому что такое зло, оно не имеет права жить, просто не имеет права жить. Это такой геноцид. В XXI веке вот так чтоб убивать стариков, детей просто ни за что… За то, что они другой нации, за то, что они думают по-другому, за то, что они жили спокойно, счастливо. Вам не нравилось их счастье, что они живут лучше вас. Так не должно быть. Просто не должно быть.