"Спуститься в подвал было страшно. "ДНРовцы" стреляли по подъезду из гранатометов"

"24 февраля. Проснулся. Мама говорит, надо собирать чемоданы. В школу не пошел. Папа на работе. Мама пошла садик. Взрыв! Она вернулась. Побежала снимать деньги, - вспоминает житель Мариуполя Максим. - А в этот момент полетели "грады". Мама говорила: если обстрелы, нужно забирать телефон, кота, одежду и бежать в ванную. И я побежал в ванную с котом". 

Жили мы на Левом берегу в Мариуполе, на Морском бульваре, дом 42. В семье у меня – мама, папа, и жил старший брат Игорь на АС-2, на другом конце города. Из питомцев у нас был кот Стив, ему 12 лет, к сожалению, он погиб, скорее всего. Во-первых, 24 февраля были слухи, что нападет ли Путин на Украину. Но все думали, что не будет этого. 24 февраля я проснулся утром, думая, что пойду в школу. Проснулся я от маминых разговоров, что собирай чемоданы, есть такой риск обстрелов Мариуполя. Дальше день пошел по- нормальному, но мама сказала, чтобы я в школу не пошел. Папа пошел на работу, мама пошла в садик работать.

Потом, минут через 10, пришла мама и сказала, что был сильный взрыв. Садик закрыт и никого не пускают. Дальше позже мама пошла к банкомату снять деньги, он был недалеко от нас. Потом, когда она ушла наполовину от дома, она услышала гул «Градов», то есть «Грады» куда-то работали. Было маме страшно. Потом мама поняла, что банкомат был закрыт. Деньги снять нельзя, она пошла назад.

Потом, когда она приходит, тогда был сильный обстрел. Я лег в ванную с котом и на коленях, так сказать, пережидал окончание. Это было два раза. Первый раз 24 февраля, второй – 25-го. Дальше такого особо не было в феврале. Разве что 28 февраля с ухудшением ситуации нам пришлось переместиться в коридор. Тогда 1-го и 2 марта – это были последние дни, когда у нас был свет, вода, газ, вот это все. Мы спали в коридоре. Когда обстрелы были более сильнее, мы все втроем спали в коридоре.

Утром 2 марта мы проснулись от того, что в час ночи мама проснулась из-за очень сильного гула. Как оказалось позже, к нам в дом прилетел «Град» в первый подъезд. Мама утром сказала, чтобы я сидел дома, а мама вышла смотреть. Тогда не было окон в подъезде, но все было целое. Тогда был туман, и погода такая плохая. Дальше утром были очень сильные обстрелы. Я сидел в общем коридоре, и поскольку было эхо большое, в подъезде было очень хорошо слышно.

Потом вечером у нас отключили свет, воду. Газ держался у нас до последнего. Дальше, поскольку не было света, жили мы при свечах. Были сильные обстрелы, но жили мы пока в квартире. Наступило 5 марта. После обеда, примерно в два часа, я лежал на диване и читал «Гарри Поттера». Потом мама услышала гул самолета и быстро сказала бросать книжку и бежать в коридор. Когда мы были в коридоре, я понял, что самолет бросил бомбу в ста метрах от нашего дома, на заброшенное кафе. Тогда я услышал очень сильный взрыв и понял, что полетела побелка с потолка.  Потом спустя десять минут встаем, и я вижу, что у нас все завалено осколками, нету стекол и частично рам. Тогда мы в ужасе побежали собирать вещи и побежали вниз, в подвал. Это был первый раз, когда мы спустились в подвал.

Честно, спускаться с шестого этажа (мы жили на шестом) было тяжело в подвал, потому что стекол в подъезде не было, а обстрелы были очень сильные. Ночью нужно было передвигаться аккуратно, потому что если светить фонариком, то могло что-то прилететь. Когда мы спускались в подвал, мама не знала, какие там ступеньки, а они были там брусья такие. Она споткнулась и очень сильно повредила ногу. Тогда я кричал, просил помощи, чтобы маму спасли.

У нас еще была квартира неотремонтированная на пятом этаже. Там окна после взрыва бомбы еще частично остались, поэтому иногда мы ходили спать туда. 8 марта у нас в городе выпал снег. Для нас это было некое счастье. Тогда обстрелы были не настолько сильные. Тогда на машины падал снег, мы выходили и лопатами счищали снег, чтобы потом как-то отфильтровать его, чтобы у нас была какая-то питьевая вода. У нас был фильтр для воды. Жили мы в подвале, спали под тремя одеялами, и было холодно, где-то 2 градуса. 

Когда мы спали под одеялами, кот Сильва тогда у нас очень боялся. Он был после взрыва бомбы на шестом этаже, потом мы принесли его к себе.

Потом, 9 марта, был последний день, когда мы выходили на улицу, потому что потом обстрелы стали более сильные. тогда нам уже бойцы полка «Азов» привезли селедку и рыбу для детей, рассказали ситуацию в Украине, что в Киеве обстрелы и в Сумской области еще что-то. Это было 9 марта. Тогда у нас еще наш район контролировался Украиной. И тогда еще была какая-то надежда на перемирие какое-то и что-то такое. У нас не было никакого выхода в интернет. У нас какая информация была, по такой мы и выживали. Было страшновато. Мы спали ночью с риском от того, что нам может прилететь мина, снаряд или миномет.

9 марта опять же был последний день, когда мы выходили. 10 марта обстрелы были очень сильные. Спали мы на пятом этаже, где, опять же, окна были еще целые. А так большую часть дня я проводил в подвале. Еду мы готовили на костре до 9 марта. Потом мы ее переместили на девятый этаж, готовили все там. Готовили мы большую кастрюлю на пожилых людей и детей. Но спускаться было опасно, потому что в подъезде везде окон не было и опасно было спускаться.

Один раз меня мама не могла (это было 11 марта), не могла отнести с пятого этажа чай мне в подвал, потому что были очень сильные обстрелы. Приходилось прятаться за лифтом и где-то еще. Тогда ДНРовцы нам в подъезд из гранатомета стреляли. Нам повредили двери и одному соседу ранили ногу. Я не знаю, для чего они это делали, но скорее всего, чтобы засесть в подъезде. Тогда мама спустилась и смогла дать чай с бутербродом, который мне приходилось, по сути, с пола подбирать и есть. Но все равно еда была на исходе. Обстрелы были еще сильнее. Поскольку не было связи и света, мы не знали, что со старшим братом Игорем, который в то время жил на АС-2. Мы не знали, что с ним происходит. А учитывая ситуацию в городе, с ним могло всякое случиться. Позже, 16 марта мама смогла ему дозвониться. Он сказал, что он живой, с ним все хорошо, что он смог выбраться из Мариуполя. Не помню точно куда, ну куда-то в пригород.

Никаких «нациков», извините, не было. 18 марта у нас был очень сильный обстрел. У нас дом частично начал загораться с девятого этажа. Был пожар с девятого до седьмого этажа почти во всех подъездах. Тогда у нас начали гореть соседние дома. Один из домов через дорогу от нас уже обрушился полностью. Тогда, 18 марта, у нас было задымление. Было плохо видно, мы ходили с фонариками. Все бабушки, дети и некоторые мамы сидели в подвале. Когда мы выбрались из подвала на второй этаж за лифт, я тогда попросил соседку передать моей маме, чтобы она приходила сюда, потому что в подвале было задымление и было страшно. Потом к нам на район пришли уже россияне и ДНРовцы.

Под окнами у нас стоял танк ДНРовцев, он стрелял в район «Азовстали». Было страшно. Он стоял у нас прямо под домом, прятался за домом. Тогда у нас уже вылетели окна на пятом этаже, то есть глобально было. На шестом этаже у нас стало еще все хуже. Мало того, что рядом была квартира соседа, которая уже начала сгорать частично. У нас после сильного обстрела вылетела лоджия, то есть у нас не было половины балкона, он у нас был выходящий на улицу. Тогда у нас еще больше повылетали окна, их вообще не было, были частично рамы. Повылетали абсолютно все двери, поразбивалась мебель вся, но все равно квартиру можно было еще отремонтировать. Было еще не настолько плохо.

Тогда последнюю ночь, с 18-го на 19 марта мы спали у нас на пятом этаже. И в принципе, нам тогда повезло, потому что у нас по подвалу ходили ДНРовцы, которые были пьяные, и домогались до людей под дулом автомата. Говорили: «У вас все есть, а мой сын восемь лет в подвале сидел». Так что нам тогда еще повезло, что мы на пятом спали. Утром мы решили, кто эвакуируется из Мариуполя, кто останется в подъезде. Вечером тогда еще 18 марта я зашел в квартиру на шестом этаже. Тогда я увидел, что у нас лоджия вывалилась, а соседняя квартира уже горит и, по сути, у нас было задымление сильное в квартире. Я тогда просто не верил, что моя квартира выглядит вот так вот.

Дальше, 19-го утром мы собрались, были опять сильные обстрелы. Тогда большая часть подъезда ушли, а некоторые пенсионеры или те, кто не в состоянии уйти, остались. Это было 19 марта. Это был первый день за несколько недель, когда я смог выйти на улицу хотя бы дальше подъезда. Тогда у нас весь двор был в осколках. Людей было по минимуму. Тогда все было в осколках. Машины были побиты, некоторые сгоревшие уже. Тогда мы шли, нам надо было пройти несколько кварталов. У нас можно было пойти по бульвару, но не рекомендовалось, потому что там были бои еще тяжелые. Мы пошли по дворам. Тогда мы спустились, пройдя два километра к кафе «Орленок» заброшенному. Там уже были ДНРовцы, и они сказали, куда эвакуироваться.

Это нам пришлось еще шесть километров идти по частному сектору еще с опасностью обстрела. Тогда нам было самое главное выбраться из Мариуполя, чтобы нас не обстреляли. Тогда мы бы были в безопасности. Тогда мы выбрались, шли где-то часа два километров восемь.

Тогда нам часа три приходилось проходить унизительную фильтрацию, чтобы проверить татуировки, все такое, отпечатки пальцев, не преступники ли мы. Дальше (мне это стыдно говорить) нам пришлось месяц сидеть в россии, потому что выбора у нас другого не было. Когда мы выбрались в россию, нас отвезли в Таганрог. Потом нас посадили на поезд и отвезли в Тулу.

Это было уже 23–24 марта. Тогда у нас уже рядом с домом была передовая. У нас остался сосед. Кота нам пришлось там оставить, хотя, скорее всего, если б мы его забрали, неизвестно, что было все равно. Тогда нас отвезли в Тульскую область, в городок Ефремов какой-то. Но Слава Богу, нет признаков жизни, деревушка. Месяц пришлось там. Нас поселили в пятиэтажный отель. Условия там, конечно, далеко не людские. К украинцам там относились все… Там нельзя было ничего такое про Украину упоминать в хорошем плане. Старший брат у нас выбрался из города, он через Крым проехал в Грузию, в Тбилиси.

В начале мая мы из России через Северную Осетию выехали в Грузию. Дальше летом, до начала августа, мы находились в Грузии. Там украинцев очень приветствовали. Висели флаги, там уже все хорошо было. Отель у нас был хороший. Тбилиси мне очень понравился. Позже, в августе, мы выбрались в Германию, там три недели сидели. Позже выехали сюда. Сейчас я нахожусь Шотландии, в Эдинбурге, это часть Великобритании.

Конечно, было у нас две квартиры, жили мы не прямо шикарно, но жили мы хорошо. У нас была машина «Волга-21», 21-го выпуска, очень раритетная. Папа за ней ухаживал. Мы на ней летом ездили на море, отдыхали. Все у нас было хорошо. Она у нас находилась в кооперативном гараже, на Заозерной. Мы не знали, что с ней было во время блокады города. Потом мы узнали, что ее россияне взяли и угнали, не знаю куда, не знаю зачем. Сейчас насчет судьбы нашего района. Он слишком пострадал, потому что находился в километре от «Азовстали». Сейчас напротив нас район полностью снесен. Там сейчас нет людей, там просто руины. Наш дом пока стоит, но он полностью сгоревший. Сейчас его огородили решетками и сказали, что будет под снос. Сначала говорили, что 19 декабря, потом сказали 25 декабря, потом сказали в марте, но пока что стоит. Рядом района уже нету. Потом, скорее всего, его снесут. Я не знаю, что на месте его будет: какой-то технопарк или что-то еще. В принципе, жалко мне за судьбу моего города. Никому не желаю такое пережить, кроме самих «освободителей». У нас в Мариуполе многие коллаборанты или еще жители Мариуполя говорят, что у нас ВСУ обстреливали дома, что «азовцы» заседали в домах. Как житель, хоть и молодой, в Мариуполе, я скажу, что это не правда! Как раз танки чеченские под окнами у нас стреляли. «Русский мир» – это плохо очень.

Сейчас я потерял компьютер, все, что у меня было. Но самое главное – это то, что я живой, что мои близкие живы и то, что мы смогли выбраться. Сейчас вместо подарка на Новый год я задонатил тысячу гривен Збройним силам України, щоб вони могли захищати мою Україну. Я сильно верю, что мой Мариуполь освободят от оккупантов и я смогу туда вернуться, в украинский Мариуполь.