«Русские начали бросать бомбы на парашютах - гибло еще больше людей»

Галина видела, как оккупанты в Мариуполе бомбили колодцы и укрытия мирных людей

Мне 53 года, я из Мариуполя. Когда началась война, мы дома были, слышали взрывы - подорвали нашу бывшую часть, потом аэропорт. После этого мы переехали с Восточного микрорайона в другой конец города. Уже 25 февраля начались сильные бои, и мы переехали в район хлебозавода, в бомбоубежище в четырнадцатиэтажке. В нашем подвале было много людей, детей и совсем крохотных малышей. Мы, как могли, старались организовывать быт. Выделили комнату для туалета, туда стояла очередь. Однажды я пришла в туалет, а в очереди стоял мужчина лет 30 с мальчиком маленьким. Я спросила у малыша сколько ему годиков, он охотно показал три пальчика. Спросила папу, как он справляется с ребеночком, ведь было очень сложно и взрослым, не то, что детям. Март был очень холодным. Воды не было, еды не было, никто не готовил, потому что мы кочевали из одного бомбоубежища в другое. А папа ответил: «Справляемся, у нас еще один ребенок есть, ему завтра будет месяц».

В нашем бомбоубежище был один предприниматель, он принес ящик апельсинов детям. Я вынесла и дала апельсин этому малышу. А он так спокойно спросил: «Папа мы будем его кушать?». Папа ответил: «Нет, мы сначала пойдем к маме, почистим и будем кушать».

Нам помогали военные. Однажды они вскрыли птицефабрику и раздали сосиски женщинам и детям. Мы вышли из бомбоубежища, чтобы получить хотя бы по две сосиски. На следующий день они привезли памперсы. Люди вышли их получать и начался обстрел. Хорошо, что военные кричали, чтоб все легли на землю.

В начале войны над нами летали бомбардировщики и сбрасывали бомбы. Это было громко, и мы уже научились от них прятаться. А после 10 апреля русские стали летать на самолетах высоко в небе и бросать бомбы с парашютами. Их мы не слышали, поэтому гибло много людей.

Мы стали следить за небом, чтобы выжить.

Они выясняли, где прятались люди и бомбили дома. Так погибли люди в соседнем с нашим убежищем доме. Однажды к нам пришла какая-то пара лет 25. Они расспрашивали, сколько людей осталось и где. Они были слишком чистыми и не похожими на местных. Когда их прямо спросили, кто они такие, они сказали, что обычные люди и просто хотят помочь нам. Больше мы их не видели.

У нас было радио, мы слушали как откладывали открытие «зеленых коридоров». Связи не было. Каким-то чудом мой кум узнал где мы находимся и приехал к нам. Он рассказа, что уже пару дней как люди спускаются к морю и выезжают самоходом в Бердянск. Рассказал, как туда добраться, город ведь был разбит и это было непросто. Так мы организовали колонну и выехали.

Мой кум еще остался в Мариуполе. Он хоронил людей возле подъездов, у него на глазах убили его папу, когда тот пошел за водой.

Мы ехали на разбитой машине, постоянно подкачивали пробитые колеса. Возле Токмака проезжали мимо минного поля. Там балка была, и в ней просто лежали мины. Мы видели машину, которую разорвало на минах, там валялось детское кресло из этой машины. Меня поразило то, что молодые девушки возле Токмака давали нам еду и воду. Они просто протягивали нам все через окна в машины. Это было так трогательно. Мы проехали спокойно, но на наших глаза русские на блокпосту заставляли раздеться молодых парней.

Мы приехали в Запорожье, а потом я на эвакуационном поезде поехала к знакомым на запад страны, а моя подруга уехала в Польшу. Сейчас я в Кропивницком. Мой сын служил в «Азове», сейчас он в плену. Он – это все, что для меня сейчас важно. Я не справляюсь со стрессом. Пока была на западе, было много работы - я нещадно уставала и мне некогда было думать о чем-то. Я просто валилась с ног и засыпала. Здесь работы нет, я занимаюсь волонтерской деятельностью. Я не знаю, что будет дальше. Все, чего я хочу – дождаться сына.