«Папа под обстрелами тягал парализованную мать и парализованную сестру»

Когда начались активные военные действия, Алине Юрьевне с семьей пришлось уехать из родного города и жить в лагере беженцев в Одессе. Дома не было ни света, ни воды. Финансовое состояние семьи значительно усложняла необходимость постоянного медицинского контроля за здоровьем ребенка.

Война – это неприятные воспоминания. Страх. Страх за детей, за родителей, за родных.

Для меня это началось, когда здесь, в Николаевке, на станцию полетела первая бомба с самолёта. Я даже не помню. Это был 2014 год, 3 июня. А уже 4 или 5 мы уехали из Николаевки. Оставили здесь, отца, парализованную маму и сестру. А я, муж и двое наших детей уехали в Одессу.

В июле здесь уже прошли массовые бои. Не было ни света, ни воды. После всех обстрелов начала возвращаться жизнь. У меня тогда на руках был шести месячный ребёнок и инвалид старший сын. Куда было возвращаться? Мы жили в лагере беженцев. Мы вернулись домой только через месяц и потом все время жили в Николаевке.

С финансовым состояние сложно. Работы нет, никуда не берут, так как ребёнок инвалид. Но мы выкручиваемся, приспосабливаемся. Уровень жизни в городе снижается. Я родила сына и ушла с работы по уходу за ребенком. Нужно было поднимать ребенка. Работал только муж, но тогда зарплаты были не большие.

Я постоянно лечила ребёнка. Каждые 3 месяца мы ездили в профилактории, оздоравливали его, были в Трускавце, постоянно ездили в Киев на лечение. Я его подняла, он у меня начал ходить, а сейчас мы сделали операцию на ногах. Но сейчас всё… Повторную операцию сделать не смогли. А лекарства – это вообще, за нищенскую его пенсию…

Это ужасно, стало просто невозможно. Лечить такого ребёнка стало просто невозможно в нынешней ситуации.

Относительно мы чувствуем себя в безопасности. Пока опять стрелять не начали. Если где-то бабахнет, то не особо начинаешь чувствовать себя в безопасности. Страх опять возвращается. Тревожность остается.

Нужно держаться вместе, только так и ни в коем случае не отдельно. Мы всё это смогли пережить только потому, что были сообща и я нет опустила тогда руки.

Тогда у нас из Николаевки стали сразу вывозить мам с детьми отдельно, а мужчин не брали, их оставляли в Николаевке. А я мужу поставила ультиматум – либо вместе, либо вместе остаёмся. И забрала его. А так не дай Бог снова случится.

Мы прожили очень долго в лагере, а тут папа под обстрелами тягал парализованную мать, парализованную сестру. С гаража в квартиру. Но лучше, что мы уехали, иначе мы бы вообще не смоги здесь никак, папа мой еще держался. Они как-то справились втроём с этим всем кошмаром, а если б еще я здесь была с детками…

Очень тяжело. Это было вообще ужасно. Каждый день без связи. Созвонишься на 5 секунд: «Всё хорошо, всё хорошо», а здесь был сумасшедший обстрел, начался обстрел блокпостов и всего. Связь пропадала, не дозвонишься, не узнаешь ничего. Это было страшно.

Не знаешь где и что, где что взорвалось и что вообще осталось. И живы ли родные… Не дай Бог такое кому-то переживать, не хочется, чтобы это опять возвратилось. Не дай Бог людям, которые еще живут в этом… От нас оно вроде чуть-чуть отдалилось, а на прифронтовой…

Когда мы приехали в Одессу, спасибо одесским властям, нас расселили в лагерь, там хотя бы была крыша над головой. Потому что не было ни денег, ничего. Что было, собрали, быстро уехали. Это минимум вещей, денег, естественно, никаких, потому что прекратились все выплаты. Там было бесплатное кормление, потом потихоньку начали волонтеры помогать, тоже спасибо им большое… Церковь подключилась, начали выдавать и одежду, и предметы гигиены. Потом постепенно оформили пенсионное, и тогда на ребёнка получала детские. Тогда хоть какие-то деньги появились.

При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:

Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/