«Наш дом зашатался так, что я думала – сложится»

Для Татьяны Владимировны война сопряжена не только с обстрелами и полным разрушением родного города, но и с предательством мужа. Все это сильно подействовало на ее психику

До войны я жила в Мариуполе. Жизнь была полна счастья. У меня была хорошая семья, работа, дом – все. 

Мне с утра начали звонить из Киева знакомые и говорить, что у них происходит. У меня было полное неприятие. А когда уже включили Интернет, я начала читать и смотреть – у меня был шок. Но все равно до последнего думали, что до чего-то договорятся, как было в 2014 году: по окраинам постреляют, чтобы напугать, и ничего не будет. Поэтому сидели в Мариуполе. 

Маме 80 лет, свекрови - 90. Каждая жила в своей квартире, и мы даже не представляли, что придется быстро собираться и куда-то бежать. К тому же, не понимали, куда. Решили, что дома будем. В принципе, мы в Мариуполе уже привыкли, что постоянно где-то бахает, и не обращали внимания. А потом уже выехать не было возможности - как-то резко все произошло. 

В апреле бахали возле нас и кидали на нас бомбы. Это улица Черноморская, там морской институт, полиция, 26-я школа и наш дом. Вокруг дома упало семь авиабомб. Я удивляюсь, как в наш дом не попало. Соседние полностью разрушены были. Самая ближняя бомба упала метрах в десяти от окна. Наш дом зашатался так, что я думала – сложится. 

Нам сказали, что нужно выезжать, и сообщили, где стоят палатки Красного Креста. Но я представила, как в холод повезу бабушку, которая не ходит… Мы испугались. Дом есть дом, хоть и без света, газа. Воду можно было принести, приготовить можно было на костре возле подъезда. Какие-то продукты были, поэтому старалась никуда не бегать. Я рассчитывала, что мы свекровь возьмем с собой на Белосарайку. Но муж отказался. Он принял сторону оккупантов, и я посчитала невозможным находиться рядом с ним. Собрала вещи и уехала. 

Пока я находилась в Мариуполе, заботы и хлопоты не давали мне задумываться о том, что происходит внутри меня. Я думала, бомбежки закончатся, и я начну планировать свою жизнь дальше. Но психологически мне было гораздо сложнее. Даже сейчас, когда смотрю на кадры Мариуполя, слезы текут, потому что я это все ощущаю внутренне. 

Чем дольше я там находилась, тем хуже мне становилось. А когда выехала в Запорожье, то прекратился выброс адреналина, потому что в безопасности расслабилась. Мне, конечно, нужен был психиатр, но возможности не было такой. Я потом села в автобус и поехала к своему сыну. Он находился в Болгарии. Сейчас ушел в рейс.

Планирую быть в Болгарии до конца войны. Это связано еще и с тем, что я не нашла места в Украине, где могла бы не слышать сирен. Они плохо влияют на мое психологическое состояние. 

Я мечтаю вернуться. Правда, не знаю – куда, но куда-то обязательно вернусь. Когда я в Запорожье слышала сирену, меня сразу начинало трясти и слезы текли. Мой старший сын воюет в Украине. Я каждый день вижу его в сети, и мне это греет душу. Я верю в победу Украины и знаю, что наша страна победит. 

Мне очень хотелось бы вернуться в Украину, потому что я чувствую себя там лучше. Даже обслуживание врачей, как бы о них плохо ни говорили, гораздо лучше, чем где-либо. И салоны, и парикмахерские. Хочется вернуться, но я не знаю, куда.