«Мы молились и плакали, теряли сознание от страха»

Семья Ирины провела сто дней в оккупированном Мариуполе без воды, еды и медикаментов.

Мы были дома, когда снова услышали взрывы. Это было ранее утро 24 февраля, было очень страшно. Мне сразу вспомнился ужас 2014 года, который мы пережили. До последнего не могли поверить, что война все-таки началась.

Мы жили в частном доме на берегу Азовского моря в Мариуполе. 1 марта, когда рашисты начали обстреливать нашу улицу, мы уже не могли эвакуироваться, потому что Левобережный район, в котором мы жили, бомбили очень сильно.

У меня I группа инвалидности, передвигаюсь на коляске, поэтому самой большой проблемой для меня было спуститься в подвал и выбраться из него. Бомбы летели по нашим домам. Мы - семья из пятерых человек: я с мужем, брат и родители. У меня и брата инвалидность - мы оба колясочники, а наши родители уже в возрасте. Мы вынуждены были прятаться в подвале, размер которого не больше чем два на полтора метра. Помню, что мы молились и плакали, теряли сознание от страха. Так в подвале мы просидели 42 дня. Самым сложным для нас было дождаться окончания обстрелов.

Очень тяжело было не только морально, но и физически: мы с братом полтора месяца просидели в одном положении.

На восьмые сутки нашего пребывания в подвале у нас закончились продукты. Оставались только крупы, но мы не могли их приготовить. Обстрелы не прекращались. Мой муж не мог выйти во двор, чтобы распалить костер, потому что нашу и соседнюю улицы постоянно обстреливали. Было очень опасно.

14 марта обстреливать нашу улицу стали реже, но мы узнали, что оккупанты уже ходят по улицам. Это было тоже очень страшно. Мой муж – бывший АТОшник, и если бы они об этом узнали - мне страшно даже представить, что они могли с ним сделать. Нам пришлось прятать моего мужа, чтобы его не убили. Когда боевики зашли в наш дом с автоматами в поисках азовцев, я сказала, что мой муж меня бросил, потому что у меня СПИД, и я не знаю, где он сейчас. Это было сказано для того, чтобы они меня не трогали. 

Со временем оккупанты начали выдавать гуманитарку, привозить вонючую воду, которую невозможно было пить, но мы пили, потому что у нас не было выбора. Мы хотели выехать из того ада, но они никого не выпускали. К тому же, у нас не было машины и денег, чтобы выехать двум колясочникам. Все время у нас требовали документы, делали какие-то записи, проводили перепись.

Сейчас мы живём у дальних родственников на западе Украины. Наш дом в Мариуполе разбит, жить нам негде. Каждый день мы проводим в состоянии стресса. Да, мы все вместе сейчас, все живы, но больше нет дома и здоровье больше не восстановишь. Нам с братом нужно постоянное лечение, так как мы больше трех месяцев в оккупации не получали медицинскую помощь. Из-за этого наше здоровье сильно ухудшилось.

Мы сейчас живем в селе, здесь люди очень помогают - приносят одежду, делятся продуктами. Когда мы бежали из Мариуполя, то взяли с собой только одну сумку вещей на пятерых человек, и это была летняя одежда.

До войны я на протяжении 12 лет работала декоратором: я зарабатывала деньги, у меня было любимое дело. Сейчас я не могу возобновить свою работу, так как нет нужных материалов. А чтобы их приобрести, нужны деньги. Моей пенсии не хватит, чтобы закупить даже малую часть необходимого. Я очень хочу снова работать, но сейчас, к сожалению, нет ни помещения для этого, ни средств на закупку материалов.