Дневник из Мариуполя: «В темное время видно светлых людей»

Лидия Николаевна Горбунова в Мариуполе была не раз на волосок от смерти. Два случая можно назвать абсолютным чудом. Первый – при попадании бомбы в многоэтажку, где она жила. Женщина провалилась с 8 на 6 этаж, но чудом не погибла. Второй – при ударе российского истребителя по драмтеатру. О пережитом кошмаре, потере мужа и дома, помощи незнакомых людей она писала дневник. И поделилась им с Музеем "Голоса Мирных".

Дневник из Мариуполя

Всё писалось на эмоциях, на коленях. Даже не перечитываю перед передачей в Музей. Невозможно всё снова вспоминать… Спасибо вам за то, что собираете такую информацию. Окунуться в чужую боль – нужно быть сильным. Желаю вам успехов! Всё будет Украина!

24 февраля 5.30, неожиданный звонок, от сына. Сердце сжалось, предчувствуя что-то серьёзное. Испугалась, что-то случилось в семье. В телефоне услышала: «Мама, ты что делаешь?» «Сплю», - ответила я. «Включи телевизор». «А что там?» - спросила я. «Мама собери сумку с документами, теплые вещи и т.д. Война! Больше говорить не могу», - сказал сын. Я знала, что он находится не дома.

Когда включила телевизор, то онемела. Война!!!

Это что, правда? Такое разве может быть в наше время, время таких технических, электронных достижений, когда все демократы, такие «справедливые», такие умные и «добрые»?

Я не могла поверить, что Россия такая великая держава, так позорно, вероломно нападет на Украину. Ведь это позор на веки вечные, ни одно поколение не отмоется. Ни в какой «мир», ни в какое «освобождение» никто не поверит.

С первых минут начались обстрелы Восточного микрорайона, Левого берега Мариуполя, поступали первые сводки об убитых, о разрушениях, не могла поверить, что это правда. Но обстрелы начались со всех сторон.

Нет воды и света с 28-го февраля. Нет связи, информации никакой, только если кто-то приходил в подъезд к родственникам и рассказывал об обстрелах и разрушениях, слушала и с трудом верила. Ведь это современный мир и такого быть не может.

Дни проходили бесконечно долго, а ночи ещё дольше. 7-го марта муж спросил: «А когда будет праздник?» Я спросила: «А зачем тебе праздник?» «Завтра будет 8-е Марта. Пельменей хочется». Я подумала: завтра что-нибудь придумаю. Фарш есть, мука есть, газ к тому времени уже не поступал.

Увидела какой-то шкаф, я до него добралась и стала кричать. Меня пытался вытащить какой-то парень, но никак не мог. Он стал вырубать дыру в этом шкафу, чтобы достать меня. Говорит: «Уберите руки, а то отрублю». Он пробовал меня тащить, но не мог. И тут рядом оказался сосед, они меня вдвоем наконец вытащили.

Он вытащил меня на улицу. Там машина стояла спасателей, я на ней уехала почти раздетая, в чем была дома и в чем провалилась.

Нас отвезли в драмтеатр. Я опомнилась там около гардеробной… Сидевший в сторонке мужчина начал возмущаться, что он не хочет здесь оставаться, требовал от своей дочери, чтобы она искала другое место.

Рядом люди поставили бутылку с водой и пили из нее. Женщина предложила мне воды. Спросила: «У вас есть посуда?» Я вытащила из кармана куртки бумажный стаканчик, начала его ровнять. Она посмотрела и ушла. Вернулась с небольшой чашечкой и налила в нее воды.

Вскоре пришла медсестра и сказала, чтоб я шла к выходу, меня отвезут в больницу, в травматологию. Приехали военные «Азова», помогли сесть в авто и отвезли меня в горбольницу. Помогли выйти, дали листовку, чему я была очень рада, так как информации никакой. В больнице меня осмотрели, расспросили, что случилось. Я рассказала.

По дороге к театру начался обстрел, прятались за выступами домов, открытые места старалась пройти быстрее, насколько это было возможно в моём состоянии.

Наконец-то дошла до переезда, хотела идти через переход, но по ступенькам мне было больно ходить, т.к. левая нога почти волочилась. Обошла переход и пошла дальше.

Уже подходя к театру, началась опять бомбежка, слышался гул самолёта, одна бомба упала в районе Дома связи, вторая – на остановку напротив университета, потом рассказывали, какая там образовалась воронка - более двух метров, ширина более 10 м, третья бомба упала на территорию горбольницы, разбила роддом, а ведь его только отремонтировали.

В театре, когда я вернулась, понимала, что на стуле я не смогу долго продержаться, мои 40 см были не заняты. Я пошла искать какой-то настил. В тех. части театра увидела деревянный поддон, он был узкий, но на подставках, как скамеечка, высотой см 30, его нужно было ещё как-то вытянуть и притащить.

Рядом были мужчины. Позже я узнала, что это был артист театра. Его звали Сергей, к сожалению, фамилию не запомнила. Фамилия звучала Богодухов, что-то так, но я не уверена. Он вытащил деревянную подставку и при этом сказал: «Это вы легенда, спасенная бабушка-летун?» «Да», - ответила я.

Сергей отнес мне подставку, ещё принес какую-то ткань, типа брезента, соседка Алла помогла послать её на деревяшку. Рука левая вывихнутая подвязана, правая – опухшая от ожогов, да ещё и голос потеряла, вместо голоса – хрип. Было уже время обеда, все стояли в очереди за кипятком у гардеробной, людей очень-очень много.

Соседки с левой стороны чистили туалет, т.к. он был забит и кучи лежали сверху, все 4 кабинки. За это им дали горячее без очереди. Им принесла сама организатор этого театра.

Одна из соседок сказала: «Принесите этой женщине, она уже второй день пьет только воду». «Нет, нет, спасибо, ничего не нужно», - ответила я. Но женщина ничего не ответила, только посмотрела на меня и ушла. Вскоре она вернулась с пластиковым стаканом. В нём был кипяток со специями и немного пюре из зеленого горошка. Пюре было где-то чайная ложка. Этот суп показался мне вкусным. Я была безмерно благодарна.

11 марта мел сильный снег, всё время было холодно. Люди из близлежащих домов сметали в ведра снег с Театральной площади.

12 марта ко мне подошла женщина, она с нашего дома, с 3-го подъезда, и сказала, что меня разыскивали. Назвала мою фамилию. Откуда она её знала, не знаю, я ничьих фамилий не знала и это, оказывается, плохо.

Меня повели к организатору, и девочка отвела меня, это оказались мои сваты. Петя и Надя Колесниковы. Надя и Петя начали плакать, обнимать меня, а у меня нет ни слез, в душе камень, а прорваться не может. Надя сразу начала говорить, почему я не пришла к ним, почему я не собрала вещи?

Я сразу её оборвала. Всё было собрано, с таким расчетом, что я выбегаю из квартиры и рюкзак у меня под рукой. Но случилось совсем не так. Разве я могла предположить, что в стояк наших квартир попадёт бомба, всё уничтожит, мужа, документы, деньги, ценности, всё – абсолютно всё, и я останусь в домашней одежде без всего, даже телефона не было, не помещался в карман, всё время выпадал.

Как Алла сказала, а она молдаванка с румынскими корнями, что у меня сильный Ангел Хранитель.

Не было такого дня, такого часа, чтоб я не молилась. Особенно с часа бомбежек и обстрелов. Когда была дома, до попадания бомбы, просила все высшие силы о защите города, семьи, Украины.

Когда находилась в театре, от обстрелов содрогались стены и сыпалась штукатурка. Однажды я услышала разговор охранников и человека, который отвечал за техчасть театра. Он бывший военный, полковник в отставке, сказал: «Я был в Афгане, Югославии, во многих горячих точках, но такого, как в Мариуполе, ужаса не видел, столько разрушений, столько обстрелов по жилым домам, столько мертвых тел на улицах нигде не видел».

Находясь в театре, я была под опекой необыкновенных, светлых, добрых, отзывчивых людей. Я даже представить не могла, где они находили силы и желание помогать другим. Алла и Надюша мне сказали, что бы ни случилось, они меня не бросят, раз так случилось, что я одна. Но нашлись мои сваты, хоть наши дети и в разводе, мы в хороших, даже очень хороших отношениях. У нас общая любимая внучка Анастасия. Мы общались и, когда нужна была помощь, то никто и никому не отказывал.

Ко мне стали подходить люди из театра. Они сами организовали некоторое управление, следили за порядком, охраняли днем и ночью, организовали питание, особенно для детей.

Готовили на улице на кострах, разбивали театральные кресла и жгли их, а сидения шли для того, чтобы сидеть на них на полу на втором этаже, некоторые даже мастерили себе что-то типа лежаков.

Шли беседы, разговоры, рассказы из своей жизни и Жени с её мужем, артистом Сергеем, который пережил тяжелое онкозаболевание и был после «химии». Был там ещё один артист, он представлялся Дамиром. Хорошо поставленным голосом информировал нас о новостях, хотя информация очень скудная была. Мы радовались и огорчались от этих новостей.

Ещё ко мне подходил повар из ресторана – Миша. Он из ничего творил чудеса. Это нужно уметь из специй, воды, немного продуктов приготовить горячее. Иногда была колбаска, иногда кусочки рыбы, иногда оливок, один раз даже куриное филе. Пусть это было совсем немного, стакан кипятка и около столовой ложки крохотные кусочки 1 ст. х 1 см чего-нибудь.

Когда я его хвалила за такое умение готовить из ничего, он мне сказал: «Я на победу составляю меню праздничных блюд и устроим пир на Театральной площади, приходите». Миша был по национальности то ли грузин, то ли армянин. Очень позитивный.

Когда со склада привезли немного муки, его жена, она называла себя Настей, испекла хлеб для детей. Надюша нам с Аллой принесла по кусочку, размером со спичечный коробок. Я его ела по маленькой крошке. Такого хлеба, как мне показалось, вкусного, душистого я не ела никогда. Хлеба я не видела уже с 25-го февраля, в магазинах уже купить не было возможности. Привозили мало, а очередь громадная.

В театр со склада завезли печенье и конфеты. Детям давали, иногда и взрослым доставалось. Я по-прежнему побитая, в туалет невозможно сходить. Одна рука на привязи, другая вся опухшая со страшными ожогами. Извините за подробности, но даже штаны спортивные с трудом стягивала.

Однажды днем я увидела своё тело, оно было все в синяках, левая сторона черная опухшая, щиколотки размером с колени, все побитые. Я шла мимо зеркала и увидела отражение, я вздрогнула, на меня смотрела чужая женщина, старая, оборванная, так меня тащили из прорубленного шкафа.

Я пошла к гардеробной, там напротив входа большие зеркала. Когда я подходила к зеркалу мужчина спросил: «Куда вы идёте?» «К зеркалу», - ответила я. «Что вы там не видели?» «Себя, хочу глянуть, как я выгляжу». «Как? – ответил он, - на свои годы». «А какие мои годы?» «Какие есть», - ответил он.

10 марта сказали, что к нам в город движется гумконвой, дошел до Гордеевки и даже 20 км прошел по направлению в наш город. Все воспряли, хотя это и фургоны, но будет возможность выехать. Для себя я решила ехать, т.к. документы восстановить я могла бы только на территории Украины. Но пришло 11 марта, 12, 13, никакой гумконвой не пришел, сказали, что по дороге его разворовали россияне, а потом и не пропустили.

13 должен быть «коридор», все подхватились уезжать, но проезд только своим транспортом, а потом всё сорвалось, все опять вернулись на свои места.

15 марта с утра опять зашевелились, заговорили о выезде своим транспортом, все у кого были машины, и кто договорился с перевозчиком опять побежали на улицу. На перевоз сначала брали по 3 тыс. грн. с человека, потом по 5 тыс. грн. У меня денег нет, семья Аллы тоже не рискнули ехать. Все надеялись на выезд из города автобусами, хотя откуда взяться этим автобусам?

Все кричали: «Горит театр, выходите»! Мы вышли с ней на улицу, всё горит, трещит, а напротив театра есть кафе. Пошли туда.  

Мы с Аллой стояли и смотрели в окно кафе на театр. И вдруг я увидела девушку, сидящую под колонной театра. Она была в такой же желтой шапочке, как и я, в красной курточке. «Алла, смотри, это Надя!», - воскликнула я. «Нет, этого не может быть, они погибли», - обречённо сказала она. «Нет, нет она жива, иди посмотри». Я плохо ходила из-за ноги побитой. Она пошла, вскоре вернулась и сказала: «Да, Надюша жива! Это они! И Игорь жив, он помогает разбирать завал и вытягивать людей».

Алла обняла меня и сказала: «Спасибо тебе, я тебя никогда не забуду, у тебя сильный Ангел и всё у тебя будет хорошо». Так мы и расстались. Они пошли искать другое убежище.

На площадь вытаскивали погибших от бомбы. Сколько там было погибших, никто не знает точно. На третьем этаже были дети, их вывезли из интерната с левого берега. Говорят, их было 70 человек. Они были больны с детства, брошенные в роддомах. Я не видела, чтоб кто-то их них вышел или их выносили. Они были в самом центре взрыва.

В театре находилось 1600 человек. Была семья с 23-го микрорайона, 109 дом, 1-й этаж ул. П.Орлика, у них погиб сын 32 года. Они так обреченно об этом сказали и пошли домой пешком где-то 12 км. Я потом у них спросила: как вы дошли? «К вечеру были дома, на обстрелы не обращали внимания, просто шли домой».

Петя решил, что переночуем мы на улице, там есть кирпичный прилавок, где продавали в мирное время цветы. Когда мы добрели туда, то даже сидеть там невозможно. Холодно, сквозняк, ветер продувал насквозь. Когда я выходила из театра, то взяла два пледа. Петя меня ругал, но я их повесила на плечо и ни за что не хотела расставаться. Пока мы сидели и думали, что будет с нами дальше, я понимала, что мы не сможем провести ночь на улице.

Я уже хотела идти во двор жилого дома, просить убежище. Петя и Надя категорически отказались. Мимо нас шел мужчина, я спросила: «Вы не знаете здесь поблизости убежище?». Он сказал, что в недостроенной церкви есть подвал и там прячутся люди. Я попросила его провести, он взял сумки и сватов и повел нас.

Постучали в калитку. Церковь была обшита листами оцинкованного железа. Вышел пономарь Алексей, так он нам представился, мы попросили убежище, он согласился, сказал, что там довольно холодно, но безопасно.

Повел нас в подвал, где-то вниз на уровне 2-го этажа. Очень мощные бетонные стены, высокие потолки. Принесли нам деревянные поддоны, на которые складывают кирпич при транспортировке. Подстелить нечего. Голые доски с щелями. Один плед отдала сватам, другой оставила себе. Но они были такие тонкие, а холод пронизывал с ног до головы. Алексей принес нам 0,5 баночку кипятка, за что ему бесконечное спасибо. Ночь прошла бесконечно долго, заснуть не удалось.

Утром нам дали 0,5 л кипятка, у Пети была начатая тушенка, банка 450 гр. Он выдал нам по ложке тушенки, по сухарику, сухарик размером чуть больше спичечного коробка, выпили кипяток. В туалет выйти нельзя, он далеко, сходили в укромном месте на ведро, потом это ведро мне пришлось выносить, от природы я очень брезглива, а тут и брезгливость куда-то делась.

Одеяло я отдала сватам, так как от холода у Пети был непрерывный кашель, сатурация падала до 35. Себе взяла подушечку и халат. Сваты были одеты более тепло, чем я. Ведь я провалилась, в чем была дома. В легкой куртке, тонких кроссовках и спортивных штанах, под курткой был тоненький свитерок, вязанная безрукавка. Я её когда-то связала из Настиных шерстяных вещей. Она меня ещё кое-как спасала.

В театре мне дали мужские кальсоны утеплённые, черного цвета. Я их натянула поверх спортивных штанов. Надела ещё одни носки, больше не влезали в кроссовки. Но холод всё равно пробирал. На улице было – 5, у нас – 3, так просидели весь день, пытаясь согреться, рядом с бетонной колонной соорудили лампадку, стало не так холодно.

Пономарю становилось хуже. Он стал терять сознание. Начали искать кто бы отвез его в больницу, к счастью, такой человек нашелся, отвезли его на 17 микрорайон в больницу. Там на территории есть церковь и за ним будет уход. Очень верю, что там с отцом Алексеем всё будет хорошо.

По вечерам нам Петя выдавал по 1 таблетке ацетилки (аспирин), утром по ложке тушенки, воды совсем нет, в бутылке оставалось около 300 гр. Мы на свечке в кружке подогревали 100 г воды и пили по три глотка.

Еды уже не осталось, тушенку ели втроём 6 дней. Воды нет. Никто воду не даёт. Тогда я вспомнила о литровой бутылке водки. Пошла наверх, спросила, кто местный, объяснила, что у меня диабет, без воды не могу, голоса почти нет. Но мужчина понял, дал мне немного воды в баночку и чашку заваренной мивины. Я отказывалась, но он всё равно мне в руки всунул.

Я ему объяснила, что обменяю на водку. Он мне сказал: «Подожди». Вскоре принес эл. чайник с замерзшей водой, но немного воды оттаявшей там было, помог отнести воду и мивину вниз, взял водку и дал еще три мандарины и 1 яблоко.

С чайника мы слили около 0,5 л воды в бутылку. Съели на 3-х чашечку мивины. Есть не хотелось, хотелось только пить. Я начала сильно кашлять, до этого я кашляла, навыкашливала пыль и дым, которым надышалась при попадании бомбы, а этот кашель был совсем другой, надрывный. Я в октябре переболела коронавирусом и пневмонией, еле вылечилась, лечилась дома, сама себе делала уколы. Меня ложили в больницу, но из-за мужа я не легла. Так как он после инсульта, и он ничего не запоминал, Альцгеймер, на фоне инсульта. Оставить его я не могла. И вот опять простуда.

Страха у меня за свою жизнь не было, как будто плыла по течению. Но в церкви оставаться было уже невозможно. Ночные заморозки до -100. Такого холодного марта я не помню. 

Люди хотя и прибывали, открыли ещё ниже подвал, вокруг горели дома, 9-этажка напротив церкви выгорела, остались черные плиты. Много разрушений. Весь церковный двор в осколках. Но церковь выстояла.

Хотели идти дворами, оказалось, это невозможно, центр города – сплошные руины, шли по дороге. По дороге нас обогнал русский танк, дорога на поселке Парковом между частными домами узкая. Я вдавилась в забор, ноги поджимались, вот-вот меня зацепит. Но в последний момент танк вильнул в сторону и проехал от меня в 10 см.

Страх и ненависть оковали меня, идти дальше не могла, сваты отстали, и там, где мимо них проезжал танк, было место, где можно отойти. Я начала искать какое-то место, где можно было немного пересидеть. Воды у нас уже не было. Но мимо шли люди и несли воду, Петя попросил, и они дали нам целый 5 л бутыль пластиковый.

Я начала искать место, где бы пересидеть, увидела разрушенный дом, калитка была открыта, а напротив – целый дом, калитка закрыта. Я подергала калитку. Вышел мужчина и спросил, что я хочу. Я рассказала, кто мы, откуда идем. Он завел меня во двор, подстелил на скамейку теплое пальто, я показала на сватов, они от меня были в метрах 30. Мужчина пошел к ним, помог довести Петю и сумки донести.

Мы рассказали о том, что пережили и куда идём. Нам дали по яблоку, заварили чай и – по лепешке. Готовят они тоже на улице на костре. Нет воды, света, газа, да и продуктов тоже не очень. Мужчину звали Спартак, женщину, к сожалению, не запомнила. Немного передохнув, мы пошли дальше. Они провели нас немного.

Начался опять обстрел, под забором с автоматом сидел русский солдат, то ли он прятался, то ли у него такое задание было – не знаю. Спартак с женой извинились, что дальше нас не могут сопровождать, т.к. в доме старые родители и бросать их они не могут, старики больные.

Сами они с Восточного, рассказали, что стало с Восточным. Песок и разрушение. Это было еще 21 марта. Мы пошли дальше. Время было около 3-х часов дня, вот так мы почти 7 часов шли 5 км. Сил уже не было, но хоть была вода, от которой была диарея.

Напротив нашего привала, был дом, а в нем жили русские, я только потом их увидела. Старалась не смотреть в их сторону, кто его знает, что у них на уме.

Мужчина привел нас к себе домой, завел в комнату и показал на большой разложенный диван, а сам пошел за Петей. Когда он привел свата, то дал нам пельмени, вилки. Есть не хотелось, мы съели по два пельменя и сказали спасибо.

Мужчину звали Иван Иванович, он принёс нам одеяла, подушки, пришла его соседка, принесла в термосе горячий кофе, кофе был чуть-чуть закрашен, но каким он показался нам вкусным. Выпив кофе, попросили: «Можно, мы ляжем?». Иван Иванович сказал: «Конечно!» В комнате в окнах стекол не было, окна закрыты были утеплителем, все продувалось, но одеяла были теплые. Впервые за месяц я разулась. Ноги начали ныть, пальцев я не чувствовала, они еще 1,5 месяца у меня отходили, то ли подмерзли в церкви, то ли нарушено кровообращение, не знаю.

По улице все время передвигалась военная техника, опять обстрелы, ночью утеплитель повыпадал, мне пришлось его вставлять назад. Ночь была неспокойная, спать удавалось урывками. Утром Иван И. принес термос с горячим кофе и коньяк. Я не стала добавлять, а Надя и Петя добавили.

В комнате было много побитых стекол, мусора, из рам окон выпадал утеплитель, он был такой толстый и кусками как кирпич. Я начала закладывать в окно, И.И. куда-то ушел. Закрепила утеплитель рейками, они валялись под окном. Смела весь мусор, стекла. И.И. это очень понравилось, он сказал, что у него руки не подымаются ни на что.

Потом мы много разговаривали с ним, он рассказывал о себе, я о себе. И.И. пытался расшевелить и Петю, но тот в ответ матерился. Мат у него в речи присутствовал всегда, для связи. И.И. это не нравилось. Он терпеть не мог мат, и сам не матерился.

По национальности он сам не знал, кто он. Отец грек, мать еврейка, бабушка немка. Работал он гл. инженером на какой-то стройке. Человек грамотный, добрый. Когда он уходил, я убрала у него на кухне. Уходить было еще опасно, и мы остались у него ещё ночевать.

Ночевали у него три ночи, он нас кормил, чай кипятил. Дал мне лекарство выбрать. Я взяла от кашля и обезболивающее для ног. Кашель меня замучил, да еще обнаружилось, что в голове у меня что-то стучит, как будто кто-то что-то клепает. Я думала, что это давление. Хотя я давлением не страдала. Мой организм порциями выявлял то одну боль, то другую.

На 3-й день мы решили идти дальше. Было 23 марта. И.И. предлагал оставаться, но мы уже решили идти домой и не злоупотреблять его гостеприимством. Номер дома у него 30, улицу не запомнила. И.И. провёл нас, помог нести вещи, хотя вещами трудно назвать то, что было в наших пакетах, но мы были такие обессиленные, что пакеты в 2-3 кг казались в 20 кг.

Дальше мы побрели к зданию полицейской академии, но по дороге нам сказали, что там российские военные. Обстрелы, взрывы, автоматные очереди, дым, были уже ниже церкви в Новосёловке. Продвигались к Кальмиускому району на Покрышкина.

Петя по-прежнему очень тяжело шел, задыхался, через 10-15 метров останавливался, садился на раскладной стульчик, который мы для него взяли в кафе. По дороге мужчина и женщина везли, не знаю, как оно называется, на складах перевозят грузы, посадили его на эту «технику» и повезли по дороге, мы побрели рядом.

Мы дошли до «Тераспорта», бывшего ТЦ «Быттехника». Там Надю (сваху) послали на 23-й микрорайон узнать, что там с домом, она хоть и плохо видит, но ноги ходят хорошо. Я пошла внутрь здания, Петя остался сидеть на раскладной табуретке на улице. Там записывали, я записала нас троих. Снова услышала об эвакуации, люди ждали зеленого коридора.

Меня повели устраивать на поселение в подвал, там я стала задыхаться, охватила паника, в голове стучит, наверное, давление, подумала я. Вернулась наверх. Подошла к медпункту, описала медику свои симптомы, но она сказала, что это не «давление», а все симптомы контузии, выслушав всё о моих травмах и ожогах. Так прибавился ещё один диагноз. «Контузия лечится?» Потому что от постоянного тикания в голове можно сойти с ума. «Да, лечится», - ответила мне медик.

Найдя укромное место невдалеке от входа, я села и стала ждать, время от времени раздавались взрывы и дрожали стены. «Это далеко», — сказал парень, увидев, как я вздрогнула.

Стали раздавать еду. Это была гречневая каша, тоненький кусочек сыра и н.к. колбаски. Стояла очередь за едой. Я спросила у распорядителя, который водил меня в подвал, можно нам взять еду? «Да, - ответил он. – Скажите: «С тера 4». Очередь уже была небольшая, поэтому я тоже встала в очередь. Очень быстро выдавали кашу, вдвоём, поэтому я стояла совсем недолго. Когда я подошла и попросила для троих, мне дали три одноразовых судочка, не спросив ничего. По моему виду, одежде и так было всё понятно.

Я отнесла два судочка Пете на улицу, для него и Надежды. Сама села есть в фойе. Ела очень медленно, так как давно я не ела такой горячей, вкусной еды. Гречку не любила, а тут она была самым вкусным блюдом, начиная с 8-го марта.

Я услышала своё имя, кто-то кричал: «Лидия». Я увидела Андрея, зятя сватов, муж их младшей дочери. Мы обнимались, он взял сумку свата, и мы пошли на улицу. Оказывается, Надежда дошла до их дома, он уцелел, только было осколком пробито стекло. А Андрей взял у отца машину и приехал за нами.

Проезжая по пр-ту Строителей, видела побитые, пожженные дома, особенно 20-21-й микрорайоны. На пересечении 21 микрорайона стоял российский блокпост. Проверяли документы, у меня их нет, да и к женщинам они не приставали, да ещё таким пожилым и изнеможденным, с «фингалом». Как я. Мои документы были на моём внешнем виде.

Когда приехали на 23-й, я его не узнала, руины, по обочинам нагромождение побитых плит, столбов, проводов, остатки бетона и мусора. Снова блокпост. Наконец-то через несколько минут мы подъехали в наш двор. Во дворе суетились  люди. Готовили на кострах еду.

Когда мы поднялись в квартиру сватов, нас встретила собака. Овчарка Лада. Умное животное прятала глаза. Оказалось, гулять с ней было некому, и она вынуждена была ходить в туалет в квартире. Кормить, кормили её. Я убирать не смогла, сработал рвотный рефлекс. Надежда начала всё сгребать, сметать и убирать. Она молодец!!!

В квартире холодно, поселились втроём в детской, комната маленькая, но не такая холодная, как остальные. Оставалось ещё немного бензина, и Петя включал генератор, мы могли на элплите вскипятить чайник, сварили пельмени.

Еда была, готовить проблема, все соседи готовили на кострах. Андрей (зять сватов) предложил переехать в Никольское, там был дом, правда, с 2012 года в нём никто не жил. Эту идею я поддержала, т.к. там был свет, в колодце вода, работали магазины. Петя, как всегда, сопротивлялся, но потом сдался. Мы собрали всё, что оставалось съестного, в холодильнике было мясо, курица, даже без света, от холода оно не разморозилось.

Собрав одеяло, подушки, сумки с едой на утро мы стали спускаться с 8-го этажа, нам помог Андрей и его кум Олег. Сами мы бы тащили вещи с трудом. Когда я спускалась, соседка с 4-го этажа предложила рыбу – хек, он был ещё заморожен. Вот такой был холод, что даже продукты не размораживались. Я не отказалась от рыбы,  Галя, так звали нашу соседку, дала 4 больших рыбины. Она начала плакать и вспоминать театр, у них там погиб сын. Ему было 32 года. Сами они пошли домой в тот же день, 16 марта, пешком.

Наконец-то погрузились и выехали на Никопольскую трассу, по дороге сожженные, разбитые дома. От «Метро» до самой трамвайной остановки тянулся длинный хвост очереди за гуманитаркой. Где-то км 2 – 3 по 5 – 6 человек в ряду.

Недавно видела эту очередь в СМИ. Стоят в очереди: кто может стоять и добраться на окраину города, а как быть тем, кто далеко живет, где обстрелы, пожилым и немощным старикам?

Проехали три блокпоста по дороге в Никольское (Володарский райцентр). Никаких чувств, никаких эмоций, как будто не со мной происходит. На обочине побитые БТР, сожженные прострелянные машины. Под одним подбитым танком торчали ноги, где туловище, не видно.

Наконец-то мы приехали в посёлок, выгрузились, вошли в дом. В доме сыро, пыль, запустение. Взялись убирать. В кухне была печка, типа буржуйки, дрова нашли, растопили, тепло пошло по дому, самое главное – есть электричество. Я нажарила на эл. плите рыбы. Она на удивление получилась вкусной.

Я съела один кусочек и больше не смогла. Мой желудок отвык от еды, только пить хотелось. Ночевали в комнате втроём. Мы с Надей вдвоём на большой широкой кровати, Петя на отдельной полуторке, но в одной комнате.

Тепловентилятор нагрел комнату, и я впервые за месяц спала раздетая, без обуви. Сон был беспокойный, то я проваливалась, то шли под обстрелами, то пряталась.

Утром напекла пышек – оладьев, американские оладьи-панкейки на сухой сковороде, не жирные. Пили чай с вареньем. Потом поставила варить бульон из курицы.

Сварила суп куриный, получился вкусный. Наконец-то искупалась, пока не было Маши с Андреем. Воды нагрела на буржуйке. В ванной было холодно, но от купания немыслимое удовольствие. Хорошо, что Андрей принес много воды. Я переоделась в чистое белье. Футболки, трусы Петины, ветровка также его.

Сидела в комнате, перебирала вещи, и вдруг открылась дверь и на пороге – сестра младшая, Наташа. Она начала плакать, обнимать и сказала, что они приехали за мной. Я собралась очень быстро, собственно, собирать было нечего, небольшой рюкзак и пакет. Попросила у Маши немного конфет для детей, они их натаскали с продбаз разбитых. Она дала – не могла приехать бабушка к детям без гостинцев.

С Наташей приехала и Елена Геннадиевна – Вероникина тренер по тейквондо. Всё получалось в нужном русле, 27 марта меня забрали в Камышеватое.

Там Богдан и Вероника меня обнимали, целовали. Всё-таки не зря они росли у меня на глазах. Богдаша называет меня бабулей, мои дорогие внучата.

Определили меня на диван, он такой большой. Рядом с родными и близкими моё сердце начало отогреваться. В загородке в комнате были козлята, трое, такие маленькие, хорошенькие. В комнате тепло, топят плиту.

Утром 28-го марта купили кофе с Наташей, занялись домашними делами. И вдруг во дворе шум, вышла, а там Света Поданева со сватами (Мишина свекровь и свекор), Светина мама, я так испугалась, что едва поздоровалась и ушла в дом. Я испугалась, что услышу плохое известие, т.к. Сережи (племянник, моего двоюродного брата сын) с ними не было. Потом, как выяснилось, всё у него в порядке, не поехал, не хотел бросать дом. А Света с матерью и Натальей Анатольевной и Пашей бежали от обстрелов, под пулями добрались сюда в село. Узнали новости о посёлке, о Вите, Чефановы были также на балке. У них на Кирове очень стреляли и бомбили с первых дней.

Давно не писала, сегодня 26-е июня, у Насти день рождения, ей 24 года. В Камышеватом у Иры я проживала до 7-го апреля. Мы, Наташа и я, посадили в огороде рассаду помидор, щавель, редиску, лук, петрушку и т.д. Но весна очень холодная, рассаду, редис накрыли пленкой, утром кормили козлят, их уже перевели в сарай. Наташа управлялась по хозяйству, кормила свинью, курей, потом пили кофе. 1-го апреля из Мариуполя вернулся Алексей, Ира, как всегда, с ним поругалась, потом, правда, быстро и померились.

Тренер со своей сестрой два дня ещё прожили, нашли перевозчика и уехали в сторону Херсона, а там дальше выбрались в Кривой Рог и в Германию.

Мы с Наташей каждый день готовили, пекли, хорошо, что была мука. Ира работала в Мангуше в хлебопекарне, там покупала продукты. Нас в селе взяли на учёт, как переселенцев. Даже дали паёк. Рис, консервы. Когда подошла моя очередь, мне без паспорта не хотели давать. «Какой паёк без документов?» — сказал какой-то мужик. Кто он такой, не знаю, в селе власти не было, самозванцы сами поехали в Мангуш в комендатуру и им дали «добро» на управление. За меня заступилась женщина, паёк дали.

Я понимала, что оставаться я не могу, без документов, денег, чувствовала себя иждивенкой. Как выбраться в Украину? Хотя в селе сказали, что в самое ближайшее время пройдем фильтрацию и восстановят документы, и будут выдавать пенсию с марта. Я в это не верила, без интернета, без базы, как я докажу, кто я? Я понимала и с каждым днем убеждалась, что мне нужно в Украину.

Свету её дочери пытались вывезти в Украину, у меня тоже спросили, поеду ли я? Это было 5-го апреля. Я отказалась, боялась, что без документов высадят где-нибудь и, что я буду делать?

Но 7-го апреля утром мы с Наташей пекли печенье, прибежала Света Поданева (невестка моего двоюродного брата) и сказала, что Юля, её дочь, договорилась с перевозчиком, и они уезжают, если я хочу – есть одно место. Я, даже не задумываясь, сказала – поеду. У меня было 5 минут на сборы. Собственно, мне и собирать нечего. Наташа быстро собрала мой рюкзак, положила кусочек хлеба с салом, немного конфет, бутылку воды.

Поцеловала детей, Иры и Алексея дома не было, они поехали скупиться в Володарск. И слава Богу, что их не было, а то они бы меня отговорили.

Уже в машине я узнала, что все меня разыскивали, что у Насти в телефоне были копии моего паспорта, она переслала их Юле, а Юля сбросила водителю на телефон. Когда мы ехали, я сцепила пальцы рук и молилась, как могла, сердцем.

 Мне не хотелось ни есть, ни пить. На каждом блокпосту проверка документов, телефонов, мужчин раздевали, смотрели татуировки. В машине нас было 5 человек. Водитель, я, Света и ее мама, еще был молодой мужчина. Он из поселка под Мариуполем, учитель истории. Водитель, его звали Денис, познакомился с ним в Донецке в фильтрационном лагере. Там у учителя забрали ноутбук, деньги, одежду, даже вязанную шапку, хорошо, что оставили телефон и документы.

Были блокпосты и с чеченцами. Проверяли сумки, забрали из сумки у Светы полбатона. Она брала в дорогу. Из сумок рашисты забирали все, что им понравится, сигареты, кофе, хлеб. Мой рюкзак проверяли только 2-3 раза, и то не до конца, у меня наверху лежали трусы.

Ехали долго, кружляли из одного пункта к другому, иногда возвращались назад. Как водитель сказал, едем зигзагом. По дороге везде военная техника, шли колонны, танки, грады, солнцепёки, грузовые машины с рашистами. Я боялась поднять глаза, если они увидят ненависть в глазах, то неизвестно, как бы всё закончилось.

В телефонах заставляли удалять фото и видео с разрушениями. У меня телефона не было. Сильно не придирались, так как вид у меня, – еще были такие ожоги, одежда мужская, – бомж бомжом. Я женщина не маленьких габаритов, мне никто ничего не дал, ничего по размеру не подходило. Я была в Петиной куртке.

Уже начало темнеть, когда мы подъехали к Запорожью, это был последний блокпост. Спереди и сзади было очень много машин. Наконец мы проехали блокпост, но уже начался комендантский час, приехала полиция и нашу колонну сопроводили к «Метро» в Запорожье. Там мы пересели в автобус, машины остались на стоянке. Нас отвезли в детсад, там была возможность сходить в туалет, помыться.

Мы были в дороге 14 часов, за это время не выходили даже в туалет. Вдоль дорог были мины, сплошным потоком лежали мины.

В детсаду нам дали поесть, горячее. Макароны, сосиска, чай и хлеб. Потом мы легли спать, кто на полу, т.к. на детских кроватках трудно уместиться, я легла на кроватку, калачиком, но уснуть не могла. А самое главное – была связь, и я смогла позвонить Насте и Татьяне в Киев.

Я вышла с телефоном в коридор и всё рассказала о себе. Первые мои слова были: я жива, без денег, без документов, без вещей. И, пожалуйста, не говорите мне, почему я сделала так и не поступила иначе, история уже свершилась, а она не терпит сослагательных наклонений.