«Я каждый день звонила. Живой? Неживой?»

Все очень тяжело. С дорогами все ужасно, потому что стоят блокпосты. Разорваны связи с детьми и плюс пандемия. У нас очень маленькие пенсии, потому что не хватило стажа. 

Мы ковыряемся в своей земле, чего-то хватает, чего-то не хватает. До войны муж работал, я уже была на пенсии. Материально все было нормально, можно было свободно передвигаться. Ремонты делали, а сейчас не делаем ничего. Сидим в одной комнате, в кухне, топим печку. Газа у нас нет, раньше был и нам было легче. Сейчас нужно покупать уголь. Печка начнет дымить – мы начинаем ее чистить, а дом стоит холодный. Мы там и не живем, потому что невозможно его отопить, нужно слишком много угля и денег на отопление. Что говорить, война есть война. Хоть вроде бы и мирно, но пока ничего хорошего. Жаловаться не надо, потому что может быть еще хуже. 

Стараемся как-то держать себя в рамках и особенно не распускаться, потому что надо выживать. 

Война в Марьинке началась 12 июля 2014 года. Нас обстреляли. Хотя она была и раньше, когда мы сажали картошку, летели какие-то самолеты. Это было так страшно! А потом начались подвалы… Я уезжала на время. Вернулась, потому что муж оставался здесь один. Я каждый день звонила. Живой? Неживой? 

Связь была плохая, света не было, все равно пришлось вернуться. Если бы сразу вдвоем уехали, а так человек остался здесь и мне надо было ехать. Дети разъехались. Одни в Донецке, одни в Киеве. Общаемся, но с теми, что в Киеве, проще. А с Донецком очень сложно, можно сказать, никак. 

С продуктами сейчас нормально, хоть они и подорожали. Медикаменты тоже есть в аптеках, но все очень дорого.

В 2014 году нам была помощь, просто огромное значение ее для всех. Мы же здесь голодали. И для нас это была помощь, конечно, очень хорошая: и крупы, и масло, и сахар. Было очень тяжело. Тогда вроде все забыли о нас, а тут хоть какая-то поддержка была, тем более регулярно, каждый месяц.