Шелудько Ирина:
Бои за Лисичанск были ожесточенные, не было у нас ни связи, ни телевидения. Мы не знали, нам рассказали, когда дети приехали из Харькова. Дети были на вахте в Харькове, сын и дочь. Я их, честно говоря, и отправила-то из города. Я чувствовала, что назревает беда.
Я наставила, чтобы они ехали, потому что как-то жить надо, работать нужно, нужно зарабатывать – и они уехали. А мы остались с внучкой вдвоем.
Горел НПЗ – нефтеперерабатывающий завод, очень страшно горел. Наш микрорайон Южный на перекрестке двух дорог. Одна дорога идет на НПЗ и на Артемовск, а другая – на бахмутскую трассу, на Луганск. Мы как раз посередине, поэтому досталось нам сильно.
Очень часто нас заставали обстрелы в квартире. Очень страшно. Все снаряды свистели, в ушах этот свист, взрывы. Очень страшно. Много людей погибло, которых я знала. Просто шли по улице.
Я сама побежала за хлебом, и начался обстрел. Семнадцатый дом, через дорогу, рванул. Правым ухом я теперь очень плохо слышу. Очень страшно. Костры, воды нет, света нет.
Внучка Камилла очень стойкая девочка, очень стойкая. Она меня всё время успокаивала: «Бабушка, не плачь, бабушка, всё будет хорошо». Держалась. Даже так я не держалась.
Мы сидели часто в ванной, потому что я думала всё время, что если ребенка спрячу в ванной, она чугунная и задержит осколки. У нас там стояла иконка, свечка. И «Королевство кривых зеркал» мы читали вслух, чтобы было меньше слышно. Чтобы было не так страшно.
Она всё время меня успокаивала. А что в душе у ребенка делалось, я даже не знаю. Мне было страшно за неё. Связи не было, я дочери не могла сообщить. А дочь на работе, конечно, с ума сходила. Знала, что ожесточенные бои за Лисичанск. Больше она ничего не знала о нас.
Когда сильные обстрелы начались, мы заранее приготовили сумку. Спустились в подвал в первую ночь. Мы никогда в подвале не были. Нас позвали соседи в первый подъезд, там подвал освещался. Там всякое было: женщина упала и руку поломала, когда спускалась в подвал, потому что люди прыгали, уже не смотрели под ноги. Роженица у нас в подвале была. Очень было тяжело.
Были очень длинные волосы [у внучки]. Я их растила, ухаживала – витамины и бальзамы. Она у нас блондинка. И волосы были очень длинные, но пришлось отрезать. Я так рыдала над этими волосами, потому что пришлось их ножницами снять. Споры летят, как с гриба, рассеиваются на здоровые волосы и на плечики. Где упали – там и заразили.
Сначала дороги не было, чтобы к доктору доехать, больница по кожным заболеваниям на другом конце города, очень далеко. Пока добрались, сказали снять волосы. Пришлось под бритву их снять. Она, конечно, тоже переживала, держалась. Она сказала: «Они вырастут, не плачь». А потом, когда пришла в школу, в ноябре уже, девочки все с волосами, а у нее волосиков нет… Она плакала.
В августе ребёнок закровил – и мы никак не могли понять, откуда это кровотечение. Мы обратились в наш детский больничный комплекс. Выяснилось, что у нас врожденная патология правой почки.
Помощи мы никогда не просили. Мы стали помощь просить, только когда узнали о необходимости операции. Чем быстрее – тем лучше. Стучали в разные двери. Нам очень помогли, спасибо соседям. Спасибо школе. Спасибо Фонду Ахметова, он нас подхватил, поддержал. Очень оперативно и очень вовремя. Я не знаю, как бы была возможна операция, если б Фонд Ахметова не помог нам. Ребенок бы просто… Почка бы погибла.
У нас очень много детей, которые пострадали психологически. И психологи работают, и невропатологи, и очереди стоят. Детки моргают глазками, детки пальчики перебирают. Детки очень боялись, когда кто-то выбивал ковер. Только-только начали успокаиваться. А как только кто-то выбивает ковры – они, как мышки, разбегались в разные стороны. Прятались.
При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:
Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/