«Когда весной 2015 года ехали танки, мой трехлетний сын с удовольствием смотрел на все это»

Весной 2015 года стали ехать танки, военная техника. Мой трехлетний сын с удовольствием смотрел на всё это. Но взрослым было страшно. Такого скопления военных сил мы не видели никогда. Для нас это было чем-то страшным.

Потом начали устанавливать блокпосты, проезд был ограничен. И уже в 2015 году, 21 августа, стали заходить солдаты. По селу ходили и предупреждали, что желательно уехать, что нас будут обстреливать, это опасно. Но никто не верил. Не понимали, как в мирное время будут обстреливать. И потом 21 августа, в 4:20–4:30, нас действительно обстреляли. Это был ужас. Всего пять-семь минут, но ужасных.

Мы вышли, рассчитывая переждать за стеной, которая, как нам казалось, должна была выстоять. Конечно, страх был, мы ведь сразу даже не поняли, что происходит. Потом смотрим – горит лес, шум, крик. Кругом запах серы вроде бы, село всё горит, целина горит. У нас кругом лес, степь. Дети к бабушке кинулись. У нас было заготовлено сено на зиму, четыре скирды горело. Огонь подходил к домам, все выбежали тушить, окна вылетели, стекла вокруг… Стены и окна в доме были побиты осколками.

Рядом брат живёт, побежали туда, смотрим – у него дым. У него пробило осколками газовый баллон, выбило в доме полностью окна, во дворе убило корову тельную. Эта корова лежит, весь живот движется, телёнок бьется, свиньи побитые. У нас птица побитая, очень-очень было страшно!

На хуторе началась паника, что будет второй обстрел. Надо было выезжать, покидать село. Мы с детьми уехали в Староигнатовку, а мама и брат остались дома из-за того, что дома коровы и их нужно было доить. Это утро, нужно было управляться. Мы до обеда побыли в Староигнатовке. Для всех это было шоком. Все останавливали, спрашивали: «Что это такое, что случилось?». Земля дрожала. Все звонили…

Моему мальчику тогда было три года, а девочке одиннадцать. У младшего ребенка до сих пор испуг. Если что-то громко стучит, ребёнок сразу бежит, кричит: «Что это такое?!» Боится грозы. Он сильно испугался вертолётов. Вертолётная площадка была возле леса и вертолёты очень низко летали. Однажды вертолёт сорвал листья с деревьев, когда он играл. Ребенок так кричал! Очень было страшно.

А потом началась война. Били, стреляли. Всё, что летело, летело над нами. Село наше в балке находится и полностью все обстрелы велись через наше село. Сначала боялись, потом привыкли, человек привыкает ко всему. Как только наступал вечер, начинались обстрелы. В селе, конечно, есть дома, где были прямые попадания, но в основном только осколочные. Страшно было.

Война изменила нашу жизнь. В первую очередь мы все остались без работы. Какое-то время село было закрытым, детей перестали водить в школу. Полтора года личным транспортом (хорошо, что я и брат водители и можем ездить) возили детей в школу в Староигнатовку. Полтора года [прошло], пока по всем инстанциям выбили школьный автобус. Когда начали возить детей автобусом, сами стояли и ждали, домой не возвращались, потому что денег не было на бензин кататься туда-сюда. Ждали четыре-пять уроков, какие поважнее были.

Когда над селом были взрывы, думали, как назад домой вернёшься. Всё там целое или нет? Помогали, конечно, родственники, пополняли счёт на телефоне, потому что пополнить нечем было. Мы торговали молочным в Гранитном. Но туда проезд был закрыт, и нужно было искать другие точки сбыта. Помогали солдаты, завозили в село хлеб, крупы, вермишель. У нас свои колодцы, поэтому вода была постоянно. Скорая помощь к нам в село отказывалась ехать. У солдат был врач и медсестра – и мы обращались к ним, они приезжали к нам, приходили, помогали.

Периодически закрывают сёла, нельзя выехать. Новогригорьевка – маленькое село, всего 27 или 28 дворов. Нам в больницу, в магазин, на Новую почту надо выехать, чтобы скупиться. У нас нет ФАПа [Фельдшерско-акушерского пункта]. Заключили договор с Гранитным, врач там находится. Гранитное периодически закрывается, выехать невозможно. Тяжело, конечно.

Мечтаю об окончании войны. Разделили нас, родственники осталась на той стороне, не можем ни видеться, ни говорить, ни передвигаться.