У меня три брака законных было. От трёх браков разные дети. Паршина Анастасия – это самая старшая дочка, ей 18 лет. Чаплыгин Станислав – ему 13 лет. И Захарьян Аурика – ей 5 лет.

Нам очень тяжело пришлось. Пережили голод и холод.  Нечем было протопить. У меня не было ни щепочки, ни дров, ничего. Я обращалась во многие организации, чтобы помогли, или денежно, или дровами. Было такое, что в 14-ом году мы даже перебирали в шкафах вещи и сжигали, чтобы было тепло детям. Мы спали в 14–15 годах в вещах. Я детей заставляла надевать шапки, курточки.

В 14-ом году к нам гуманитарки плохо приезжали сюда. Прорваться было проблематично. Привозили нам хлеб машинами. И такая вот маленькая чёрная буханочка хлеба, которой можно было гвозди забивать. За такой вот буханкой хлеба мы в очереди стояли.

У нас была детская очередь и очередь пенсионеров. Пенсионеры просто залазили, не смотрели – дети, не дети. Залазили просто на голову, лезли до этой машины. Машины переворачивали вместе с хлебом. Это было ужас. Нам кидали, как собакам, кто поймает, хлеб. Вот такое мы пережили.

У меня ребенок взял эту буханку хлеба и начал просто грызть. Я потом всю ночь вместе с ней не спала, потому как у нее животик надулся и она сильно плакала. Ни лекарств, ничего не было. Это было проблематично.

У нас не было соцвыплат полгода, даже больше. Полгода мы сидели без света. Свечки из гуманитарной помощи тоже – было такое же, как с хлебом. Было проблематично получить свечки. Давали по 3, по 5 свечек. Бешеная очередь была. Когда получали, когда не получали.

Когда не было света, у нас были чёрные. Шторки, гардины – всё это было чёрное, потому что фитили мы делали – ватку сворачивали и давали масла постного.

Обстрелы мы пережили. Я попадала неоднократно. Ходила за питанием – нам как многодетным давали от завода. В питание входило: суп, какая-нибудь сечка, какая-нибудь кашка, котлетка и компот. Мы ходили вместе со старшей дочкой, Анастасией. Попадали неоднократно под мины эти. 

9-этажные здания, 5-этажные здания… Эти все попадания. Мы прятались в подъезд, все бежали туда. Народ не смотрит, что там ребёнок, мама с коляской. Вот такое сумасшествие мы пережили. 

Попадали вместе с сыном Стасиком под обстрел. Мы покамест домой бежали, я потеряла голос… У меня две недели не было голоса вообще. У меня посеченное на груди, на животе и по ногам. Брюки посеченные. Точно так же ж у моего сына.

Когда мы бежали с сыном, я думала лечь. Но что-то мне подсказывало: «Беги, Лена, беги!». И я сыну кричала. И вот мы бежим и около нас прям снаряды...  Они горячие. Они футболку, ноги, это всё порезало. Или чувствуешь, что около лица горячее, это всё. Я кричала до такой степени сыну, чтобы он бежал, а он останавливается: «Мама, я без тебя не побегу». Я ему кричала «Сына, беги!» И после этого я потеряла на две недели голос.

После этого обстрела у меня что-то защемило в нервах в позвоночнике. Обследоваться не обследуюсь, потому что проблематично с деньгами.

Раньше, если не хватает соли или нет хлеба, ты пошёл попросил у соседа – пожалуйста.  Сейчас даже этого никто не даст, ни соли, ни крупинки хлеба, ничего… У меня есть такие подруги, у которых тоже проблематично с деньгами.  Есть у меня возможность – я дам. Я такой человек, что я не богатая, я простая.

У меня только детские выплаты и пенсия по потере кормильца. Первый мой муж умер. По потере кормильца дочка Анастасия получает пенсию. Сейчас она уже на третьем курсе училища. Она у меня электрогазосварщик, плюс слесарь ремонта машин. Я хотела, чтобы она была, как я, поваром-кондитером. Но она не хотела уезжать, не хотела нас бросать. Она видела, что мы пережили в 14–15-й годы, особенно в 2014-й год… Это был вообще ужас, ужас, ужас, голод.

Просто представьте себе. Мы хорошо одеты, хорошая коляска. И я ходила вместе с детьми в церковь просить подаяние. Пули летают, ужас, свистят мины. Взрываются снаряды. Мы шли в церковь. Меня родители воспитали так: я никогда не полезу в чужой в огород, я никогда этого не сделаю. Для меня это грех. Я никогда не сделаю, чтобы пойти где-то что-то своровать.

Я посадила маленького ребенка в коляску, другие мои дети – по бокам, и мы ходили в церковь. Там батюшка сказал: «Пройдите по этой улице, тут люди вам помогут». Мы пошли. Нам давали мелкую картошку с такими бешеными поростками, большой пакет.

Ребёнку яблоко дали. Если бы вы только видели, когда дети голодные и когда они это яблоко, эту грушу, этот кусочек хлеба, ели… Нам отрезала бабушка кусочек хлеба в длину. И я им делю его на троих, а они: «Нет, мамочка, и тебе надо». Я им отдаю, а они… Даже самая малышка, она отламывает: «Мама, на, кушай».