"Я просила у Бога легкой смерти…."

У ее матери дважды останавливалось сердце в подвале, а отец почти ослеп после избиения в фильтрационном лагере. 17-летняя Мария из Мариуполя говорит – просила у Бога просто умереть быстро. Но теперь, когда она находится в безопасности, начала активную борьбу за здоровье отца. Девушка мечтает вернуться в Мариуполь, чтобы сыграть на своей бандуре хоть на руинах города.

Меня зовут Вдовиченко Мария, я украинка из города Мариуполь. Сейчас моя семья – мама, папа, я и сестра – находимся в безопасном месте.

Поскольку нашей семье угрожали, я не могу сказать, где конкретно. Моя мама активно следила за новостями и уже за неделю знала, что будет война, но никто из нас ей не верил. Мы пытались ее успокоить, говорили: «Что ты так переживаешь?» Мы не делали запасов ни еды, ни воды, думали, что все будет хорошо.

Но утром (было четыре часа) мать зашла в комнату и сказала: «Просыпайтесь, началась война».

Я наблюдала, как люди шли в магазины, просто скупали все, заправляли автомобили, пытались уехать. Мы тоже в панике сначала думали уехать, но не успели – рядом с городом были уже боевые действия.

Мы остались в этом городе и уже в интернете искали: что делать во время обстрелов, о первой медицинской помощи, об укрытии, которое может быть у нас в городе. Мы просто почитали и пошли в бомбоубежище, искали его, звонили и голове. Она сказала, что подвалы наших домов не предусмотрены как укрытия, поэтому делайте что делаете. Мы решили с семьей прятаться в ванной. Мы там прятались и были там, пока в наш дом не попало бомба.

Мы себя до последнего успокаивали, что это все далеко, но и понимали, что что-то не то. Когда нас прибило взрывной волной к земле, тогда мы поняли, что это было попадание в дом. Моя мама шесть лет болеет – заболевание нервной системы. Она и так была очень напугана, да еще и это попадание…

Она не могла встать на ноги, и мы с отцом тянули ее в подвал, нам было все равно какой подвал, нам просто некуда было деваться. Обстрел продолжался, сестра побежала первой в подвал, начала стучать. Нам было сложно спуститься, а когда спустились, стояла сестра.

Мы стучали, обстрел продолжался, летели камни, шифер с крыш, а мы просто стояли. Затем открыл человек дверь, сказал: «Извините, но мы не можем вас впустить». Отец не стал его слушать, просто оттолкнул дверь и мы зашли. За нами зашла семья с маленьким ребенком. Если бы мы не зашли, там погибла бы не одна семья. В подвале было 20 человек, которые смотрели на нас враждебно, они не хотели нас упускать, это были наши соседи. Мы не понимаем, почему люди не объединялись, а с первых секунд были враждебно настроены.

Это уже была блокада Мариуполя. Не было связи, света, газа, тепла, магазины были разбиты, даже аптеки. Не работала ни одна торговая точка. У нас заканчивалась еда и вода. Когда был снег, было очень холодно.

Увидев все эти ужасы, мы понимали, что война так быстро не закончится. Люди в подвале относились друг к другу не очень хорошо, каждый старался спрятать еду, что-то у другого забрать и спрятать, каждый был сам за себя.

Однажды страшной ночью у моей матери остановилось сердце. В городе постоянно стояла пыль, были постоянные выстрелы, папа старался ее реанимировать, мы с сестрой просто стояли рядом и смотрели на это. У нас была молитва, а у папы – желание ее спасти. Тогда я увидела запах смерти, я боялась, что она умрет. Я не хотела осознавать, что мы в том подвале, было очень страшно, но папа ее спас, мама была жива.

Была ночь, когда мы проснулись раньше; это было около часу ночи. Начались странные звуки, будто с обеих сторон едут поезда, кто-то сказал, что это новое оружие. Была безумная вибрация; все, что падало на нас, мы ощущали.

У нас были мечты и дела, которые мы не завершили, хотя очень хотели. У нас была довольно неплохая жизнь, и я понимаю, что кто-то у нас это все забирает, и мы должны почему-то умереть в этом подвале. Нас могло завалить, мы могли оттуда не выйти. Я смирилась с тем, что мы умрем. Я обращалась к Богу, чтобы была просто легкая смерть.

Папа понимал: если еще будет прилет в дом, мама не выдержит. Становилось все меньше еды, мы могли умереть от голода, по городу ходили вражеские солдаты, смотрели, кто в подвалах. Были случаи, когда на нашей улице в подвале магазина прятались люди и их просто подожгли, не все смогли выбраться. Люди разговаривали друг с другом, кто хочет куда поехать.

Папа решил, что мы должны выехать из ада. Мы взяли свой автомобиль, засыпанный стеклом. Но он завелся, и мы уехали, нам было все равно куда, главное – чтобы не стреляли. Когда мы подъезжали к блокпосту, до нас дошло, что это блокпост «ДНР», но возвращаться было некуда, мы просто ехали дальше. Они спросили нас, какая прописка – мы сказали, что Мариуполь. Нам ответили, что мариупольцы едут направо. Мы не знали, что там, что это за дорога. От людей мы узнали, что можно пройти фильтрацию, а затем уехать. Фильтрация требовалась, чтобы передвигаться по территории Российской Федерации.

Фильтрационные лагеря – это не какое-нибудь поселение, это блокпост, на котором все проверяется. Перед ним огромная колонна машин, из машин нельзя было выходить, даже в туалет. Все, что нормальный человек делает в жизни, все это должно делаться в машине; ходили люди и проверяли. Было очень ужасно, мы ждали фильтрации два дня и две ночи, просто мы сидели в машине. Но враждебная власть хотела показать в своих СМИ, какие они хорошие, что это не фильтрационные лагеря, а гуманитарные коридоры. Они присылали свои СМИ, корреспондентов – россия24 был канал – снимали, спрашивали людей, как они. Люди говорили, что нас спасут, говорили так, как им нужно. Это было очень унизительно.

Сначала у нас обыскали каждый карман, всю машину, все осмотрели. Сказали, что фильтрация начинается с 16-ти лет. Моей сестре 12, она осталась в автомобиле, мама не ходила, она тоже осталась, ей повезло. На фильтрацию я пошла с отцом.

Мы стоим, видим, что те солдаты «ДНРовцы», которые производят фильтрацию, кто курит, кто по телефону разговаривает. Было страшно слышать их разговоры: «А что ты сделал с не прошедшими?» – «Да пристрелил, я их не считаю, мне не интересно».

Перед нами вышел мужчина из будки, высокий, сутулый, ему сказали: иди. А жена не прошла, мы не знали, что там было. Дальше была наша очередь. Отец вошел в одну комнату, а я в другую. Сказали, что отсканируют документы, примут отпечатки пальцев, но это было не так. Они проводили допросы, проверяли телефоны, были разные моменты на этих допросах.

Задавали провокационные вопросы, могли приставать к контактам телефона, могли кричать: «Слава Украине!» И смотрели, как ты на это реагируешь. Могло произойти все, что угодно. Меня просто вытолкали из комнаты, я этого не понимала. К машине, к будке было 200 метров, со мной шел вооруженный солдат.

Я понимала, что если не соберусь, меня могут здесь оставить. Я побежала к машине… Мы ждали отца.

Когда проверяли телефоны, я все стерла, чтобы не было провокационных фотографий в вышиванках или с флагами. Мы сидели в машине. Видим: папу тоже вытолкали. Он рассказал, что начался допрос, а у него был пустой телефон. Его ударили по голове – и он потерял сознание.

Ми поехали. На дороге были обгоревшие останки людей, автомобили, но папа выдержал, он смог довезти нас к блокпосту в Запорожье. Там, когда мы подъезжали, мы увидели украинский флаг. Мы думали, что это какая-нибудь провокация, не верили, что мы просто будем когда-нибудь в Украине. Папа сказал молчать, не подавать радости. Мы подъехали, дали документы. Показали багажник, документы, они посмотрели прописку и сказали:

Оккупант не может так говорить по-украински. И я могу сказать, что нас это успокоило, мы начали плакать. Папе дали бензин, воды. Приехала полиция и нас увезли в Запорожье. Маму отвезли в больницу, но у папы стало пропадать зрение, ему нужно было ехать в Днепр. Волонтеры нас повезли в Днепр, там ему поставили диагноз слепота из-за контузии. У него может повыситься давление – и он может умереть от кровоизлияния в мозг.

Папа от меня не отказался, он сам, пока не женился вторично, до семи лет воспитывал меня сам. Он умел и косички заплетать, и игрушки покупать. Он очень нас любит, он вытащил нас из того ада.

Я верю в победу, я очень верю, я знаю, что есть много людей таких, как мы. Я знаю правду. Пришли чужаки на нашу землю и просто желают нас убить. Мы не можем сейчас сдаться. Люди, погибшие, воины, защищающие нас, мы должны держаться. Вместе мы сможем все, я искренне верю в каждого воина своей страны. Тьма никогда не побеждала свет.

Я хочу вернуться в Мариуполь, прикоснуться к каждому камешку, я хочу пусть на руинах, но заиграть на бандуре в своем городе. Очень хочу. Очень хочу.