"Наш дом горел… Мы на него просто смотрели, а он сгорал…"

Директор мариупольского ДК «Украинский Дом» Игорь Павлюк уже в первые дни войны вместе с коллегами по службе перестраивал «храм культуры» в надежное убежище для мариупольцев.

Спальные места из лавок и гимнастических матов, вода из системы отопления, сковороды-жаровни из металлических листов…

Вместе с семьей он провел почти месяц в блокадном Мариуполе. За этот месяц сгорел дом Игоря Леонидовича, квартира старшего сына, был обстрелян дом мамы… На глазах росло дворовое кладбище погибших соседей…

Потеряв все в Мариуполе, после победы он готов идти в родной город хоть пешком, чтобы отстроить его заново.

Игорь Леонидович, фамилия Павлюк, мне 54 года, я живу в городе Мариуполе. Я и родился там, и проживал там до последнего. Жили замечательно, у нас была работа, самое основное – она была любимая. У нас была квартира, только закончили ремонт, мы могли спокойно выдохнуть.

Включаем телевидение, и там уже были обстрелы Киева. Мы еще не понимали, обстреливают город или нет.  Я поехал на работу. Я работал директором Дворца культуры «Украинский дом», это был самый большой дворец культуры в области, в нашим городе.

Я понимал, что наш дворец станет точкой, которая повлияет на все процессы. Уже подъезжали наши подразделения ВСУ, мы там все встретились, и в течение дня их отправляли на боевые рубежи из нашего дворца. Вот первых военных своих, слава Богу, я увидел утром 24 числа. И тогда уже понял, что это война, потому что и боекомплекты привозили. Лежали патроны, оружие, мы присутствовали. У нас логистически дворец хорошо расположен, большие парковки, техника подходила, потом вечером все разъехались по своим позициям.

До 10 мая я пытался еще ходить, уже нельзя было двигаться на транспорте, я ходил пешком. Это порядка четырех километров я ходил на работу, потому что у нас на то время было много беженцев в бомбоубежище. Мы думали, где их расселить.

Очень много было детей, стариков. Мы придумывали, как улучшить быт. Мы вытянули все маты, которые были у циркачей, хореографического коллектива. Пытались… придумали, как им спать. Мы придумали, как сливать воду с системы пожаротушения, она у нас уникальная была. Слава Богу, все это было, поэтому, когда уже давно не было нигде воды, у нас она еще была, и люди могли делать свои бытовые потребности. Соответственно, часть дворца зашла в реконструкцию, огромный проект должен был получиться.

К радости, нам это помогло, потому что те кирпичи, стройматериалы – мы ими закрывали окна, мы закрывали мешками окна. Мы из кирпичей сделали мангалы, где люди могли готовить еду. Была общая кухня, сделали специальные печки, сделали жаровни, сковородки.

Первая точка отсчета, которая прошла к тому, что нужно выходить… 9 марта было первое попадание в дом. Тогда уже не было ни связи, ни воды, ни света, ничего. Мы готовили еду на костре. И когда пострадал госпиталь, мы думали, что мы близко возле госпиталя, и нас не будут бить, а вышло наоборот. Дети были в спальне, жена позвала их на кухню, и ровно через 15 минут у нас этих спален не было. Они остались живы. Еще не было пожара. Если бы они не вышли, их бы просто завалило. Вот 9-е число, когда мы спустились в подвал. Потом все по нарастающей. 16-го наш дом сгорел; от мин, от снарядов начало гореть.

Страшно было выходить на просвет – стреляли снайперы и плюс после 9-го числа первый наш опыт, когда мы выносили наших погибших соседей. Первая бабушка – 4-го числа. Никого не вывозили. Потом подъехали еще наши ребята с теробороны, сказали, выносить на балконы. Мы думали ее хоронить, но начались обстрелы, потом появилось кладбище, и оно разрасталось.

Теперь я знаю, как работает система отопления. Мы сливали воду с батарей. Потом ударили морозы, и эта вода пропала. Но мы в подвале пробивали дырки и сливали воду. Еще подвозили воду, но обстрелы были жуткие, вода закончилась сразу. Если еда еще была, какие-то запасы, заходили брать свои продукты, то с водой было очень сложно. А потом – только вода с батарей.

Было очень сложно, но у нас появились «подвальные семьи», и вот один из соседей нас вытянул на своей машине. Моя машина была полностью повреждена. Мы отдали аккумулятор, колеса.

Сейчас, наверное, уже бы и не повторил, хотя, возможно, и повторил бы, просто не хочу. Поддерживали «вечный огонь», потому что нужно быстро было выскочить, чайник поставить с водой – и забежали обратно в подвал. Потом сгорел соседний дом. Там была квартира сына, мы жили в соседнем доме, у нас выгорело все полностью.

Зашли «ДНР», потом подтянулись россияне. Мы очень боялись, что бросят гранату в подвал. Мы быстро написали «Дети», положили рядом. И договоренность такая, что если будут спрашивать, будут отвечать: только дети. Они спускались, смотрели, что мирные жители, и все.

22-го числа вышли. Почему 22-го… Я вышел во двор посмотреть, что происходит, «Град» рядом остановился, и начались залпы, от меня метров десять. Когда был обстрел прямо возле входа в подвал, нужно было выходить. Мы бежали. Я думал, что с «Порт Сити» есть выход. Бежали, прятались.

То, что в мирное время можно было пройти за 15 минут, мы бежали пару часов. Собака ни разу не гавкнула, мы сейчас смеемся: онемела до сих пор. У меня с края города, где жила мама, дома нет. Я с радостью понимал, что они ушли, мы договорились, что они уйдут. Погибло много соседей, сейчас пытаются разбирать стены, подвал засыпан, запах есть, но сколько там людей, я не знаю.

Моя семья – ближайшие родственники, моя мама, сестра живы. К сожалению, умерла бабушка. Она просто не перенесла, ей нужно было оказывать медицинскую помощь. Она просто своей смертью…

И самая, наверное, самая большая наша человеческая потеря – это когда моего двоюродного брата застрелили, когда он вышел за водой. Ему кто-то из россиян сделал замечание, а он был такой наш, украинский. Он ему что-то сказал в ответ, и его просто застрелили прямо возле своего подъезда.

Приехали в Киев в том, в чем спустились в подвал, в теплых сапогах, в куртке. Мы к этому времени понимали, что могут быть такие события.

К сожалению, все, что я нажил за свои 54 года, ничего нет, осталось только наша жизнь. Все нужно начинать с нуля.

Только освобождают Мариуполь, я уже говорил, что пешком пойдем, если не будет возможности поехать. Ходить можно долго, но пойдем пешком домой. Домой хочется, хочется побыстрей вернуться в город. И я понимаю, что уже негде жить, но для себя уже понимаешь, что где-то перекантуюсь, буду отстраиваться, будем жить дальше.