"Мои дети лежат на асфальте. Они мертвы…"

О гибели детей Сергей узнал из соцсетей. Опознал на фото вещи, в которые были одеты сын и дочь. Семья Перебейнос жила в городе Ирпене под Киевом. Они переселенцы из Донецка. Накануне вторжения российских войск мужчина уехал в Донецк к матери, которая тяжело перенесла ковид. Супруга Татьяна с детьми остались в Ирпене. Вся семья Сергея погибла во время эвакуации под минометным обстрелом. Он намерен покарать убийц.

Это рюкзак, который был на дочери. Четко видно запекшуюся кровь, попадание в висок. На тех фотографиях «Нью-Йорк таймс» видно: рюкзаки какие-то снимали, какие-то срезали с тел. Этот рюкзак порезан, ножом срезали. Этот рюкзак был на сыне, здесь все в осколках, здесь также все насквозь пробито осколками навылет.

Он, сын, принял основной удар осколочный на себя, то есть судмедэкспертиза говорит о том, что множественные осколочные ранения от головы до ног. Так, в принципе, мне удалось собрать все вещи, которые были при них. Детей «двухсотых» вывозили, мирное население.

Меня зовут Сергей Перебейнос, мне 43 года. До начала всех этих событий жили в Донецке, мы дончане, можно сказать, коренные. Родились, выросли, учились и работали в Донецке, в 2014 году в начале (назовем это так) «русской весны» покинули город вынужденно. Ни для кого не секрет, что в Киевской области очень много переселенцев, в том же Ирпене.

В нашем комплексе, в котором 300 квартир, где-то одна треть людей – такие же беженцы из Донецкой и Луганской областей. Очень много людей, которые нашли себе новое место для жилья и успешно работали, развивали свои семьи, рожали детей. Люди вернулись к мирной жизни после тех событий, которые они пережили в 2014–2015 годах в городе Донецке.

Фактически мы только последние два года успели пожить, вернулись к мирной жизни. После переезда в свою квартиру появилась возможность отвлечься от рутины, ремонта. Вокруг Ирпеня много лесов, и мы катались на велосипедах. У нас был дачный дом наших друзей, то есть мы очень много времени проводили там. Жене нравилось садить цветы, розы, я посадил там более 10 деревьев, и за эти годы они из маленьких саженцев выросли, даже в 2021 году мы собирали первый урожай яблок.

16 февраля из Донецка позвонила моя мать, которая там находится до сих пор. У нас были планы забрать ее в Ирпень летом 2022 года, то есть немножко мы не успели. Она уже более недели болела ковидом, изначально болезнь протекала стабильно и контролировано, но резко ухудшилось состояние. Врач поставил диагноз – «двусторонняя пневмония», поэтому я принял решение, что мне нужно попасть туда, к матери. У меня был небольшой персональный кислородный концентратор. Я взял его в сумку, рюкзак с вещами и на автобусе уехал на оккупированную территорию, через территории Российской Федерации.

Я заехал в Донецк 18-го числа. Там началась принудительная мобилизация гражданских и срежиссированное шоу с эвакуацией людей в Ростовскую область.

Я  говорил своим коллегам в Киеве, что скорее всего, будет очередное обострение на Донбассе, и если уже путин и их правительство признали республики, просто они попытаются выйти на административные границы Донецкой и Луганской областей. То есть была мысль, что это все будет происходить там. Понимания того, что начнутся такие масштабные боевые действия на всей территории Украины, не было.

Мы еще с 2014 года использовали геолокацию гугл, то есть я показывал свое местонахождение для жены, жена мне – свое. Потому что мне приходилось в 2015 году очень часто ездить в Донецк, забирать свои вещи, возить какие-то лекарства маме. И достаточно часто я попадал, скажем так, в какие-то передряги на блокпостах, под минометные обстрелы, иногда в зону, где не было связи. И вот за счет геолокации мы всегда могли видеть друг друга, потому что эта функция устроена таким образом, что даже если телефон по какой-то причине отключен, все равно абонент увидит последнее местоположение человека, за которым следит.

Поэтому пятого числа вечером нам удалось созвониться в 10 часов, мы обсуждали план эвакуации из города. В приоритете была машина, то есть выезд на автомобиле, машина уже была собрана.

Татьяна с Никитой пытались еще пятого [марта] покинуть город, но из-за начавшихся боевых действий на улице они просто ушли в подвал. Выехать не получилось, поэтому приоритет была машина.

Шестого числа колонна порядка 12 машин из соседнего комплекса пыталась покинуть город, на тот момент единственная дорога была через Стоянку выехать на Житомирскую трассу. (Уже достоверно известно мне сейчас, потому что есть выжившие очевидцы, которые выпустили видео, фотоматериалы того, что произошло.) Как выяснилось, эта колонна в Стоянке попала под шквальный огонь российских солдат, первые четыре машины были полностью уничтожены, погибло несколько семей.

Я даже пытаюсь связаться с этими людьми.

Соответственно, они оставили машину соседу, который доставил ее в комплекс, жена с детьми впереди с переноской, где было две собаки, а чуть позади шел ее отец и на инвалидной коляске вез мать Татьяны, она инвалид І группы, у нее болезнь Альцгеймера, она нуждается в постоянном уходе. Они были немножко сзади в этот момент.

И когда они шли еще по дороге, подходили к мосту, первая мина упала справа от них в пойму реки. Как сказал отец Татьяны, она побежала вперед с детьми прятаться под мост и крикнула ему: «Папа, догоняй!» Но с коляской ему было тяжело перенести ее, больную, через ограждение железное, то есть он немного замешкался, и какие то мужчины помогали ему с инвалидной коляской, с тещей.

А в этот момент вторая мина упала уже непосредственно около моста – там, где прятались люди, насколько я знаю из тех видеоматериалов, которые мне предоставили журналисты.

Возможно, это событие стало ключевым. Надо было переждать, пока закончится обстрел, но люди в панике побежали цепочкой через этот мост в Романовку. И второе видео, которое нам предоставили журналисты, из «Нью-Йорк таймс», там четко виден момент, когда моя семья бежала по улице к автобусу. И вот падение мины, крик собаки…

Я это все увидел по телефону, по геометке, то есть я видел, что вот они начали движение, телефон вышел в онлайн, потому что в Ирпене в тот момент не было связи, а буквально через 15 минут телефон переместился в 7-ю больницу в Новобеличах.

Я позвонил своему коллеге, попросил подъехать в 7-ю больницу, чтоб узнать, что происходит. В тот момент уже телефоны детей были в офлайне, они не отвечали. Телефон Татьяны был активен, вызов шел, но никто не отвечал.

Еще буквально через 15–20 минут в твиттере появилась первая текстовая запись какого-то журналиста о том, что в Романовке происходит минометный обстрел, идет обстрел мирных граждан во время эвакуации и погибла семья.

Еще через 15–20 минут в твиттере появилась первая фотография с места событий, и на этой фотографии лежали тела моих детей, лица у них были закрыты.

Но на этой фотографии не было моей жены. Я позвонил в Киев тем друзьям, которые ехали в больницу, сказал, что дети лежат на асфальте мертвы. Пожалуйста, найдите Татьяну. Мне удалось дозвониться на пограничный пункт, именно оккупированный «ДНР», Успенка, и оператор сказал, что мы вас выпустим. У нас к вам претензий нет. Я ему описал ситуацию, он говорит: «У вас есть проблема пройти блокпост МГБ, который находится в Успенке на трассе».

Мы просто поехали на машине туда, нашу машину остановили, попросили выйти меня из автомобиля. Забрали паспорт, сказали: «Куда ты едешь? Ты попадаешь под мобилизацию». Я банально протянул ему руки:

И минут через пять эти люди меня отпустили.

Позже появилось короткое видео, как военный медик кричит, что да, есть пульс. Татьяну грузят в машину и увозят в больницу. Я понимал, что она еще там и еще жива. Некоторое время она жила в больнице, но не приходя в сознание, умерла. Хотя друзья побоялись мне об этом сказать. Я ехал четверо суток, но первые 20 часов я знал только о том, что погибли дети. Я знал, что жена в больнице, хотя уже на тот момент она была мертва.

Я уже попал в прокуратуру, прокуратура завела уголовное дело, есть отдельная статья Криминального кодекса Украины о нарушении правил ведения боевых действий. Сейчас прокуратура Киевской области собирает свидетелей, пострадавших. В моем случае, как сказали, это отдельное делопроизводство по причине массовой гибели одной из семей. Затем эти дела будут объедены все вместе в единое дело, где уже будут собраны все факты смертей всех украинцев, всех детей.

И я дал персональное согласие на то, что мое дело вместе с другими делами украинцев будет передано в Европейский суд по правам человека либо другие международные организации.

Я считаю, что в данном случае это должна быть смертная казнь, желательно небыстрая. Как бы это цинично не звучало, эти люди должны быть осуждены как военные преступники, и они не должны сидеть в тюрьмах. Я предлагаю вернуться в Средневековье ненадолго. Это мое личное мнение, у меня нет никаких чувств к этим людям, и я за такую месть.